Исторические телеги

27 июля 2015 года шведская компания "Ocean X Team", специализирующаяся на поиске затонувших сокровищ и исторических артефактов, поймала особенно крупную "рыбу". Обнаруженный объект длиной в 20 метров и шириной в 3 метра предварительно был идентифицирован специалистами компании как подводная лодка российского императорского флота "Сом". Если это действительно так, то находка, фотографии и видео которой шведы уже выложили в сеть, покоится на морском дне целых 99 лет, а задраенные люки скрывают за собой 18 трагически погибших моряков.

Как "Фултон" стал "Сомом".
Прежде чем на целое столетие залечь на морское дно, «Сом» довольно долго путешествовал. Подлодка была построена в самом начале XX века фирмой американского конструктора Джона Филипа Голланда, которого считают изобретателем современной конструкции подводной лодки.

Морское министерство Российской империи начало работы по проектированию собственных подводных судов в 1900 году, и с самого начала обратило внимание на субмарины Голланда. Русский флот хотел приобрести образец для дальнейшей постройки серии подводных лодок своими силами, но переговоры провалились: американцы отказались продавать партию из менее чем 10 судов. Сумма такого заказа в $1,9 млн показалась русским чрезмерной, так как к созданию подводного флота тогда ещё относились как к предприятию с довольно неопределёнными перспективами.
В течении нескольких лет Россия строила подводные лодки сама, а также закупила по одной субмарине во Франции («Губэ-2») и Германии («Форель»).

Тем не менее, интерес к передовым субмаринам Голланда у российского флота сохранился. То, что не удалось Морскому министерству, получилось у Невского судостроительного завода, правление которого приобрело у Голланда право на постройку судов его конструкции сроком на 25 лет. В 1904 году завод предложил Морскому министерству построить пять подводных лодок американской конструкции. Для образца было решено приобрести одну субмарину типа «Голланд –VII» (суда этого типа уже состояли на вооружении американского флота).

У Джона Голланда как раз была в наличии одна такая подлодка, построенная на средства фирмы в 1901 году в рекламных целях – «Фултон». На тот момент это было современное судно надводным водоизмещением 105 тонн (124 тонны под водой) и бензин-электрической силовой установкой. Мощность бензинового двигателя в 160 лошадиных сил позволяла развивать скорость в надводном положении до 8,5 узлов, а под водой 70-сильный электромотор разгонял машину до 6 узлов. Вооружалась она торпедным аппаратом калибра 457 мм, боекомплект состоял из трёх торпед Шварцкопфа. Экипаж из 22 человек мог действовать в автономном режиме до 8 суток, дальность автономного перехода у «Фултона» равнялась 430 милям (под водой субмарина могла проплыть 30 миль). Рабочая глубина погружения закупленного образца составляла 35 метров.

Первые неприятности начались с подлодкой ещё в Америке, когда «Фултон» проходил испытания. При переходе субмарины из Нью-Йорка в Вашингтон в апреле 1902 года на ней произошёл взрыв, в результате которого несколько членов экипажа получили ранения. Но в остальном её «дороссийская» жизнь протекала без серьёзных происшествий – более того, современниками она оценивалась как «обладающая большими достоинствами» с точки зрения мореходных качеств.

1 июля 1904 года, в самый разгар русско-японской войны, «Фултон» был доставлен в разобранном виде в Кронштадт британским пароходом «Менатик». На Невском заводе лодку собрали и 11 ноября, после ходовых испытаний, отправили железной дорогой во Владивосток. Там «Сом» (так лодка стала называться в соответствии с приказом Морского министерства) был включён в состав Отдельного отряда миноносцев – правда, торпеды для него из Петербурга доставили только в конце марта 1905 года.
Ярко проявить себя в русско-японской войне "Сому" не удалось. Единственным боевым эпизодом с участием судна стала попытка атаки двух японских миноносцев в бухте Преображения 29 апреля 1905 года. Японцы, обнаружив субмарину, поспешно ретировались (впрочем, в вопросе о том, кто от кого убегал, среди историков единства нет).

Тем временем на Балтике одна за другой входили в строй пять подводных лодок типа «Сом», которые строились Невским заводом по образу и подобию «американки». Высокая подводная скорость, неплохая мореходность, простота конструкции и способность к быстрому погружению лодок серии были по достоинству оценены флотом. Когда Невский завод в 1907 году предложил построить ещё одного, уже шестого по счёту «Сома», Морское министерство ответило согласием. Новые суда также получили "рыбные" имена: "Щука", "Пескарь", "Стерлядь", "Белуга", "Лосось" и "Судак".

В процессе эксплуатации (а отдельные лодки серии прослужили в составе флота 13 лет, что по тем временам для подобных судов было большим достижением) "Сомы" неоднократно модернизировались. Использование бензиновых двигателей считалось самым серьёзным недостатком – они увеличивали пожаро- и взрывоопасность, а экипаж сильно угорал. Поэтому лодки переоснащали дизельными двигателями либо керосиновыми моторами.

Подводные лодки этой серии несли службу в Балтике, на Чёрном море и Тихом океане. После начала Первой мировой дальневосточные субмарины железной дорогой доставили на Балтийское море. Здесь «Сомы», в том числе и американский «родоначальник», несли преимущественно дозорную службу. Их довооружили, установив на каждую по одному 37-мм орудию.

Трагедия 99-летней давности
Самый старый «Сом», имевший американское прошлое, базировался в порту Мариехамн –главном городе Аландских островов, принадлежавших в то время Российской империи. 10 мая 1916 года подлодка патрулировала воды Аландского моря (водный регион между Аландскими островами и Швецией) и в 4 часа утра столкнулась со шведским пароходом «Ингерманланд». В результате столкновения субмарина затонула, весь экипаж во главе с командиром, лейтенантом Хрисанфом Константиновичем Бугураевым, погиб. Всего на борту находилось 18 человек – 2 офицера и 16 моряков.

Обстоятельства катастрофы довольно туманны. Капитан парохода «Ингерманланд» свидетельствовал позднее, что заметил перископ, который возвышался над уровнем воды на 1 метр, приблизительно за 150 метров – при этом лодка шла параллельным курсом. Однако затем «Сом» поменял курс и повернул к пароходу. Капитан «Ингерманланда» решил, что его судно хотят подвергнуть обычной в военное время процедуре досмотра, и застопорил машину, но тут перископ полностью скрылся под водой, а лодка врезалась в пароход ниже ватерлинии. После удара, от которого шведское судно особо не пострадало, русская субмарина на поверхности больше не показывалась. Что стало причиной такого странного и самоубийственного манёвра – остаётся только догадываться. Возможно, экипаж не справился с управлением, а может быть, шведский пароход просто не заметили.

Почти наверняка именно этого «Сома» и обнаружили шведские искатели сокровищ. Как следует из их пресс-релиза, все люки на судне задраены, поэтому вполне вероятно, что внутри будут обнаружены останки членов экипажа.

Судьба остальных лодок серии тоже сложилась не слишком удачно. 4 оставшихся балтийских субмарины были захвачены зимой 1917–18 гг. наступающими германскими войсками в Ревеле, после чего их разобрали на металлолом. Две черноморские подлодки были захвачены немцами в Севастополе в апреле 1918 года, а в ноябре того же года они попали в руки англичан и французов, которые их затопили вместе с ещё десятью российскими подводными лодками других типов.

В 1935 году эти два «Сома» (точнее, «Судак» и «Лосось») были подняты Экспедицией подводных работ специального назначения в рамках испытания новой судоподъёмной техники. Свое боевое значение к этому моменту они уже утратили.



http://warspot.ru/3565-som-istoriya-nevezuchey-podlodki

 

Ну я вообще не встречал очевидцев того теракта. Но информация о том, что никто не видел, как самолет врезается в дом, кажется мне сомнительной. Я не настаиваю, просто это первое мое впечатление.

 

Не знаю. Я не тер за это. Именно поэтому, возможно, версия, что НИКТО не видел самолетов, кажется мне странной.

 

На самом деле, там все проще было:

 

Древние укры нервно курят...

 

Истарический иникдот

В значительной мере контролируя Афганистан, англичане часто засылали на территорию России через афганскую территорию шпионов и лазутчиков.

Однажды некий казачий есаул, служивший на русско-афганской границе, отправившись с эскадроном в дальнее патрулирование, перехватил на нашей стороне контрабандистов, среди которых оказались и английские офицеры.

Что делать с афганцами, ему было понятно. А как поступить с англичанами? Есаул решил выпороть британцев и выдворить их за пределы России. Лазутчики подали своему начальству рапорт о том, как их унизили казаки. Дело дошло до королевы Виктории, которая отправила ноту протеста Александру III с требованием извинений и сурового наказания для казака-варвара.

В ответ на что Александр III подготовил высочайшее письмо есаулу: "Действовали правильно. Поздравляю с полковником. Если бы повесили - были бы генералом!"

 

Подготовка русской пехоты и кавалерии Суворовым на учениях.

Суворов являясь одним из самых ярких представителей агрессивной наступательной тактики, стремился всегда использовать те тактические приемы, которые обеспечивали наибольшую скорость в атаке. Вместо громоздкой линейной тактики с частыми, но не прицельными залпами, суворовская пехота стремительно сближалась с противником и дав 1-2 прицельных залпа сразу переходила в штыковую атаку. Суворов первым в истории стал рассматривать штык, как оружие наступления, а не только обороны от кавалерии и ввел в практику штыковые атаки крупными пехотными соединениями в наиболее уязвимые места вражеских боевых порядков. Поскольку в других европейских армиях XVIII в. применению штыка почти не обучали, русская пехота получала большое преимущество, поскольку могла заставить противника штыковой атакой отступить с выгодной позиции и таким образом вырвать инициативу. Это не раз позволяло Суворову одерживать победы над противником обладающим численным и огневым превосходством.
Чтобы подготовить солдат психически и физически к штыковым атакам и схваткам, Суворов разработал систему подготовки на основе сквозных атак. Две колонны или линии пехоты выстраивались друг на против друга и по команде офицеров начинали движение друг на друга держа ружья со штыками на перевес, по мере сближения обе стороны ускоряли шаг, и уже совсем сблизившись переходили на бег, только в момент встречи поднимали штыки и солдаты протискивались через интервалы строя встречной стороны, так оба подразделения проходили друг друга насквозь. Подобным образом действовала конница. При подобных учениях частыми были ушибы, бывали и травмы и несчастные случаи, однако Суворов отвечал на это знаменитой фразой «Тяжело в учении легко в бою». Приемы самого штыкового боя, отрабатывались солдатами на чучелах из соломы и вязкой глины.

Вот как описывает эти учения очевидец, французский эмигрант маркиз Габриэль Пьер Гильоманш-Дюбокаж, который в 1795-м году был адъютантом Суворова:

«Военное искусство для одиночного солдата или офицера заключалось, по мнению Суворова, в быстроте исполнения и в неустрашимости, не останавливаемой никакими препятствиями: военные добродетели, которые должны венчать слепое повиновение. Для достижения быстроты и неустрашимости нужно было, по его убеждению, освоить войска с явлениями войны посредством манёвров до того близких к действительности, чтобы солдат смотрел на настоящую атаку не более, как на манёвр. Вследствие этого и верный своей любимой тактике – не ждать атаки, но всегда атаковать самому – Суворов все маневры заканчивал свалкой.
Части, какой бы они ни были силы, делились для того на две стороны. Эти стороны поставлены были на некоторой дистанции друг от друга, строились развёрнутым строем или в колонны, более или менее глубокие. Затем они единовременно начинали движение. По сближении шагов на сто, каждый начальник командовал, что нужно для атаки, которую пехота исполняла бегом, а кавалерия гаком (т.е. в карьер). Иногда пехота атаковала кавалерию, ружья на руку; между тем, как эта последняя скакала ей навстречу. Иногда пехота ожидала кавалерию на месте, не открывая огня ранее, как по сближении последней шагов на 20.
Прохождение линий или колонн одной сквозь другую исполнялось не так, как это принято в других европейских армиях, т.е. в интервалы, образуемые вздваиванием частей, выстраиванием вслед за тем: маневр, обыкновенно употребляемый при смене линий под огнём неприятеля, но вовсе не соответствующий Суворовской атаке, о которой здесь речь.
Эта атака была действительная свалка, какая происходит в настоящем деле. Она производилась обеими сторонами, атакующими друг друга, с фронта, — всё равно стояли ли они в развёрнутом строе или в колоннах, — среди огня пехоты и артиллерии, при криках «ура!» повторяемых всяким пехотинцем и кавалеристом. Офицеры кричали при этом «руби! в штыки!»
Ни одна часть в момент свалки не смела ни принять в сторону, ни замедлить движение. Пехота шла на пехоту бегом, ружьё на руку, и только в момент встречи поднимала штыки. Вместе с тем каждый солдат, не останавливаясь, принимал слегка вправо, отчего происходили небольшие интервалы, в которые люди протискивались, и одна сторона проходила насквозь другой. Впрочем, и от самого бега строй размыкался, что также несколько облегчало прохождение.
Все эти движения не подчинялись никаким правилам и не отличались регулярностью; такой их характер придавал маневру сходство с боем ещё более близкое. Нужно заметить, что исчезавший порядок так быстро был восстановляем, что издали зритель едва замечал лёгкое волнение линий во время свалки; ему даже трудно было представить себе, каким образом эти массы людей и лошадей могли пройти друг друга насквозь без столкновения; тем не менее, несчастные случаи бывали редко Суворов не забывал и эволюций, принятых в европейских армиях, но в развёртываниях, маршах, контр-маршах и пр. он не видел иной цели, как довести дело до своей любимой атаки, по возможности, скорее и прямее
Суворов изыскивал средства освоить солдата с тем, чего от него требовал пред неприятелем. Чтобы научить войска рубить и колоть, он приказывал делать чучела из соломы или вязкой глины, на которые кавалерия и пехота ходили в атаку. Строго требовалось, чтобы всякий наносил удары, не останавливаясь»

 

«Время хода почт из разных мест Восточной Сибири до Иркутска при хорошей погоде и в распутицу: из Красноярска — 7—15 дней, Ачинска — 8—16, Енисейска — 9—17, Минусинска — 10—18, Канска — 6—14, Нижнеудинска — 3—7, Якутска — 17—40, Селенгинска — 3—7, Верхнеудинска — 4—8, Троицкосавска — 5—10, Читы — 5—12, Нерчинска — 10—14, Сретенска — 10—15, Александровского завода Забайкальской области — 13—18, Благовещенска — 18—30, Хабаровска — 25—35, залива Святой Ольги — 80—112, Новгородского поста — 60—69, с острова Сахалина — 77—86».

Из летописи Н.С.Романова в записи за 1875.

 

Карты колоды "Русский стиль".

В 1911 г. немецкие мастера фабрики «Дондорф» разработали эскизы для карт, а в 1913 г. их отпечатали в Петербурге на Александровской мануфактуре. Выпуск колоды под названием «Русский стиль» был приурочен к 300-летию дома Романовых. После революции мануфактура была закрыта, в 1923 г. она возобновила работу и снова начала выпускать карты по дореволюционным эскизам. Позже советский художник-иллюстратор Юрий Иванов срисовал карты «Русский стиль» с оригинальной колоды для офсетной печати.


1) Великая княгиня Елизавета Фёдоровна
2) Великая княгиня Ксения Александровна
3) Великий князь Михаил Александрович
4) Великий князь Андрей Владимирович

1) 2) 3) 4)

 

Дата 4 ноября примечателена тем, что в 1612 году в этот день ничего повлиявшего на события Смутного времени не произошло.

Китай-город был взят не 4-го, а 1 ноября 1612 г. (по григорианскому календарю). И штурмовали его вовсе не воины Минина и Пожарского, а казаки князя Трубецкого. Польские интервенты тогда всего лишь отступили в Кремль. Соглашение о капитуляции было достигнуто 5 ноября, вышли же поляки 6-го.

Торжественный въезд в освобожденный кремль состоялся 11 ноября 1612 года.

Но, 4 ноября Князь Дмитрий Пожарский вошёл в Китай Город с Казанской иконой Божьей Матери и поклялся построить храм в честь этой победы. С тех пор в этот день отмечается «Празднование Казанской иконе Божьей Матери (в память избавления Москвы и России от Поляков в 1612 году)».

 

Одной из малоизвестных страниц русской истории является одна из трагедий Северной войны - сражение при Фрауштадте. Саксонско-русское войско потерпело тяжелое поражение, и сотни русских пленных солдат были просто истреблены шведами.

Как уже отмечалось в предыдущей статье на тему Северной войны (Гродненский маневр русской армии), к зиме 1704-1705 года Карл разделил силы Августа: польская и саксонская кавалерия осталась у Кракова, а саксонская пехота и русский вспомогательный корпус были отброшены за Одер. С началом кампании 1705 года Август отступил и соединился с русской армией у Гродно.

Основная саксонская армия в это время была почти полностью деморализована. Постоянные поражения, отступления, длительная изматывающая кампания, отсутствие жалованья, проблемы с продовольственным снабжением, привели к массовому дезертирству, апатии и нежеланию воевать. Ещё более тяжёлым было положение русского вспомогательного корпуса, который отправили для поддержки саксонской армии в 1704 году. У корпуса не было централизованного снабжения провиантом, фуражом, амуницией. Саксонское командование было равнодушно к положению русских солдат – жалованье не выплачивалось, новое обмундирование не выдавали (мундиры за два года превратились в лохмотья). Проблема была и с командованием - лифляндский дворянин, авантюрист, составитель различного рода проектов Иоганн Рейнгольд фон Паткуль, который успел послужить Швеции, затем Августу, а в 1702 году перешёл на службу к Петру I, выпросил себе командование русским корпусом при саксонской армии. Он постоянно жаловался на саксонцев, не раз высказывал своё мнение о неспособности самого короля Августа и его министров. В результате Пётр приказал ему вывести войска из Саксонии в Россию через Речь Посполитую или передать их временно на службу австрийскому императору. Паткуль выбрал второй вариант. В 1705 году саксонский тайный совет арестовал его и потребовал, чтобы русские войска остались в Саксонии. Русский корпус возглавили саксонцы.


Битва.

Несмотря на тяжёлое положение в армии, саксонцы в начале 1706 года решили наступать. Была собрана 20 тыс. армия, и она под командованием генерал-фельдмаршала Иоганна Шуленбурга в середине января выступила в поход. Ей противостоял вспомогательный 9-10 тыс. шведский корпус под командованием ближайшего советника Карла XII по военным вопросам, генерала Карла Густава Реншильда. Он имел задачу прикрывать основную шведскую армию, которая располагалась в Польше, с запада.

Реншильд заманил саксонско-русское войско к Фрауштадту (польск. Всхова, город в Польше) и принял бой. Сражение состоялось 2 (13) февраля 1706 года. На левом фланге саксонской армии стоял русский вспомогательный корпус под командованием полковника барона Генриха фон дер Гольца – 6,3 тыс. пехоты (10 батальонов), 6 батальонов стояло в первой линии и 4 во второй. В центре позиции стояли 19 батальонов (саксонские, французские и швейцарские наёмники), 12 батальонов первой линии и 7 во второй. Ими командовал генерал-майоры фон Дрост и фон Цейдлер. Правый фланг держала саксонская кавалерия под командованием генерал-лейтенанта Плётца – 2 тыс. человек. Саксонский артиллерийский батальон в 300 человек при 32 пушках был расположен вдоль фронта в промежутках между батальонами.

У Реншильда было 9-10 тыс. солдат без артиллерии, причём, по одним данным кавалерия преобладала, по другим её было чуть меньше, чем пехоты. Шведский полководец действовал по стандартной для армии Швеции схеме – самый мощный удар был нанесён по центру саксонской армии – её атаковали Вестманландский и Вестерботтенский пехотные полки (4 батальона), в это время шведская кавалерия зашла с фланга и ударила с тыла. Через 45 минут центр саксонский позиции был разгромлен: «профессионалы» - швейцарские и французские наёмники не только сдались в плен, но и перешли на сторону шведов, орудия были повёрнуты и обрушили огонь на саксонцев второй линии и русский левый фланг. Саксонцы бросились бежать, преследуемые шведской кавалерией, массами сдаваясь в плен.

Только русский левый фланг сохранил боеспособность. Русские батальоны были окружены и в течение нескольких часов вели бой, расстреливаемые захваченной у саксонцев артиллерией, сдерживая атаки шведов, ходя в контратаки. Саксонский командир Г. Гольц сбежал и сдался в плен. Но русские не дрогнули, их возглавил полковник Самуил де Ренцель, он организовал оборону. Первая линия почти вся погибла в бою. К ночи полковник Ренцель смог штыковой атакой прорвать шведское кольцо и вывести из окружения остатки корпуса – около 2 тыс. измученных солдат, многие были ранены.

Шведы в этом бою потеряли около 500 убитыми и более 1 тыс. ранеными, почти все потери были у русских позиций. Практически вся саксонская армия была взята в плен или сбежала – о трусости командиров и солдат говорит тот факт, что шведы захватили 7 тыс. заряженных ружей, их хозяева даже по одному разу не выстрелили. По шведским данным, потери армии Шуленбурга составили более 7 тыс. убитыми и 7,6 тыс. сдавшимися в плен.

Надо отметить и предательскую роль саксонского правителя Августа. Он с 10-15 тыс. саксонским корпусом (в основном кавалерия) стоял всего в 10-15 милях от сражения, но вместо того, чтобы поддержать армию Шуленбурга, Август сбежал в Краков.

Армия Шуленбурга была многонациональна: саксонцы, русские, поляки, французские, шотландские и швейцарские наёмники. После победы шведские солдаты брали в плен всех, кроме русских. Кроме того, лично по приказу Реншильда, вопреки законам войны, около 500 русских военнопленных солдат были расстреляны и заколоты. Есть данные, что в плену было убито 3-4 тыс. русских, но, судя по всему, они ошибочны, остальные русские солдаты погибли в бою или были добиты ранеными на поле сражения.


Судьба остатков русского корпуса.

Из оставшихся в живых солдат был создан полк трёхбатальонного состава. В августе 1706 года саксонская армия, не оказывая сопротивления шведскому вторжению, ушла из Саксонии в Австрию, где войска были интернированы. Шуленбург предложил русским офицерам поступить так же. Но военный совет русского полка постановил отказаться пойти на это. Тогда саксонцы сложили с себя всякую ответственность за русское соединение, одновременно шведский король Карл XII потребовал от Августа и австрийского императора выдать ему русских солдат.

Ренцель принял решение пробиваться в Россию. Русские солдаты отправились через Цесарскую и Бранденбургскую землю в Польшу, в Люблин, где стояла русская армия. Поход продолжался 16 месяцев. К своим вышло 1300 человек. За проявленную доблесть Петр I произвел Ренцеля в генерал-майоры, а из приведенного отряда сформировали Саксонский полк. В дальнейшем Ренцель также доблестно служил России. Отличился в Полтавской битве, Пётр лично возложил на Ренцеля знаки ордена святого Андрея Первозванного и назначил командиром дивизии.

 

25 декабря 1979 г. — начало ввода советских войск в Афганистан.

До 25 декабря 1979 года в Туркестанском военном округе были подготовлены к вводу в Афганистан полевое управление 40-й общевойсковой армии, 2 мотострелковые дивизии, армейская артиллерийская бригада, зенитно-ракетная бригада, десантно-штурмовая бригада, части боевого и тылового обеспечения, а в Среднеазиатском военном округе — 2 мотострелковых полка, управление смешанного авиакорпуса, 2 авиаполка истребителей-бомбардировщиков, 1 истребительный авиаполк, 2 вертолётных полка, части авиационно-технического и аэродромного обеспечения. В качестве резерва в обоих округах были отмобилизованы ещё три дивизии. На доукомплектование частей было призвано из запаса более 50 тысяч человек из среднеазиатских республик и Казахстана, и передано из народного хозяйства около 8 тыс. автомобилей и другой техники. Это было крупнейшее мобилизационное развертывание Советской Армии с 1945 года. Кроме того, к переброске в Афганистан также была подготовлена 103-я гвардейская воздушно-десантная дивизия из Белоруссии, которая уже 14 декабря была переброшена на аэродромы в Туркестанском военном округе.

К вечеру 23 декабря 1979 года было доложено о готовности войск к вводу в Афганистан. 24 декабря Д. Ф. Устинов подписал директиву № 312/12/001, в которой говорилось:

Принято решение о вводе некоторых контингентов советских войск, дислоцированных в южных районах нашей страны, на территорию ДРА в целях оказания помощи дружественному афганскому народу, а также создание благоприятных условий для воспрещения возможных антиафганских акций со стороны сопредельных государств.

Участие советских войск в боевых действиях на территории Афганистана директивой не предусматривалось, не был определен порядок применения оружия даже в целях самообороны. Правда, уже 27 декабря появился приказ Д. Ф. Устинова о подавлении сопротивления мятежников в случаях нападения. Предполагалось, что советские войска станут гарнизонами и возьмут под охрану важные промышленные и другие объекты, высвободив тем самым части афганской армии для активных действий против отрядов оппозиции, а также против возможного внешнего вмешательства. Границу с Афганистаном было приказано перейти в 15:00 московского времени (17:00 кабульского) 27 декабря 1979 года.

Утром 25 декабря 1979 года первым на территорию ДРА был переправлен 781-й отдельный разведывательный батальон 108 мсд. Следом за ним переправился 4-й десантно-штурмовой батальон (4-й дшб) 56одшбр, которому была поставлена задача по охране перевала Саланг. В тот же день началась переброска частей 103-й гвардейской ВДД на аэродромы Кабула и Баграма. На Кабульский аэродром первыми высадились десантники 350 гвардейского парашютно-десантного полка под командованием подполковника Г. И. Шпака. При посадке один из самолётов с десантниками разбился.

В Кабуле части 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии к полудню 27 декабря закончили десантирование посадочным способом и взяли под свой контроль аэропорт, блокировав афганскую авиацию и батареи ПВО. Другие подразделения этой дивизии сосредоточились в назначенных районах Кабула, где получили задачи по блокированию основных правительственных учреждений, афганских воинских частей и штабов, других важных объектов в городе и его окрестностях. Над Баграмским аэродромом после стычки с афганскими военнослужащими установили контроль 357-й гвардейский парашютно-десантный полк 103-й дивизии и 345-й гвардейский парашютно-десантный полк. Они также обеспечивали охрану Б. Кармаля, которого с группой ближайших сторонников вновь доставили в Афганистан 23 декабря.

 

27 декабря 1932 г. в СССР введена паспортная система.

Придя к власти, большевики паспорта отменили. Полная свобода: живи кто хочешь и где хочешь. Правда, города при этом быстро наполнились преступным, неработающим и просто асоциальным элементом. Управлять городским хозяйством, когда в городе неизвестно, сколько народу живёт, тоже несколько затруднительно. Преступность была – ого. Поэтому было принято решение разобраться и навести порядок. Но сначала необходимо сделать отступление.

В связке «деревня-город» миграционное сальдо всегда в пользу города. Меняется положение только при чрезвычайных обстоятельствах: голод, эпидемия, война. Вот в средневековой Европе население, спасаясь от чумы, бежало из городов. Или в России во время Гражданской войны имел место отток городского населения в деревню по причине голодухи. В Германии во время Второй мировой горожане переезжали в сельскую местность, спасаясь от бомбёжек.
По состоянию на конец 20-х годов СССР являлся аграрной страной, в которой большинство населения (более 80%) составляли крестьяне. Руководством был взят курс на коллективизацию и индустриализацию. Одно неотделимо от другого.

Коллективизация.
Село представляло собой океан мелких хозяйств. Крайне неэффективных. Хозяйствование велось на уровне времён Ивана Грозного: вспашка сохой, ручной сев, жатва вручную (косой, а то вообще серпом), хранение урожая в амбаре, транспортировка телегой. Товарность была исключительно низкой, ниже, чем в 1917 году, на четвёртом году изнуряющей войны, прикончившей Империю. Большая часть продукции, произведённой на селе, там же и потреблялась. Коллективизация позволяла повысить эффективность сельского хозяйства и увеличить товарность производства. А заодно – разгрузить деревню от огромного количества народу.

Индустриализация.
Городское население в силу своей малочисленности физически было неспособно удовлетворить потребности создаваемой промышленности в рабочих руках. Казалось бы, злодеям-большевикам, желающим закрепостить крестьян и проводить переток рабочей силы из одного сектора народного хозяйства в другой под бдительным присмотром, имело смысл сначала ввести паспортную систему, привязать крестьян к земле, а уж потом строго под контролем устраивать миграцию. По оргнабору (о нём будет речь дальше). В реальности же было совсем не так: коллективизация и индустриализация начались безо всяких паспортных систем. В первую пятилетку никаких паспортов не было.

Оргнабор.
Он же вербовка. Часто можно услышать, что, дескать, это был практически единственный способ для беспаспортного крестьянина покинуть село. Враньё. В действительности же дела обстояли так: для гигантов индустрии типа Кузнецкого или Норильского комбинатов набрать необходимое количество рабочих рук самостоятельно было невозможно – местности кругом малолюдные. Только набирать по всей стране. Поэтому на помощь предприятиям пришёл Наркомат труда. Он помогал с оргнабором. Но вот какое дело: оргнабор – удовольствие не из дешёвых. Затраты на организацию и проведение ложились на само предприятие. У гигантов индустрии выбора не было – самостоятельно (своим ходом) людей не наберёшь, но вот многие предприятия, которые находились не в таком пиковом положении, стали самостоятельно отказываться от оргнабора и набирать работников исключительно «самотёком». Набор «самотёком» был изначально. Он не был запрещён ни в начале, ни даже в 1940 году, когда запретили самовольный уход и переход. Брать же новых сотрудников самим не запрещалось никогда. Например, вчерашний выпускник школы сам выбирал: куда ему пойти, а заводу, соответственно, который был им выбран, никто не запрещал самостоятельно взять нового работника.

Предприятие само решало – как ему набирать людей. Ещё более важный момент: начиная со второй пятилетки, как раз когда стала действовать паспортная система, активность оргнабора снизилась. Всё больше людей (в массе своей – те самые беспаспортные крестьяне) стало устраиваться на работу «своим ходом»: пришёл на завод/фабрику, поступил на работу.

Итак, каковы были итоги первой пятилетки? Миллионы крестьян ушли в промышленность. Требовались ещё миллионы. Индустриализация продолжалась. При этом наблюдались и сугубо негативные явления: города прямо-таки кишели преступниками и просто сомнительными личностями. Помимо того, что расцвёл криминал, так ещё в полный рост встали проблемы управления городским хозяйством.

Для постоянного проживания в городе стало обязательным иметь паспорт. Основания для получения паспорта: иметь работу, жильё, учиться в городе.
Проведённая паспортизация резко оздоровила города: неработающие элементы, преступники и прочая шушера (профессиональные нищие, лица без определённых занятий, цыгане и т.п.) или покинули города сами, или были выдворены. В деревне паспортизация-то не нужна: все и так на виду, все про всех всё знают.

А что же крестьяне, паспортами не «осчастливленные»? Говорят, они были прикованы к селу отсутствием паспортов. Это враньё.

Во-первых, стоит понимать, что «нет паспорта» ≠ «нет документов». Документы-то как раз были. Удостоверения личности, книжки колхозника, справки, метрики – документов хватало.

Во-вторых, стоит знать, что крестьяне с документами постоянно прибывали в города по своим надобностям: что-то продать, что-то купить, проведать родню и т.д. Поездка в город – не экстраординарное событие, но рутина. Крестьяне постоянно ездили в города и, соответственно, постоянно получали справки у себя в селе. Кстати говоря, зимой, когда в деревне делать особо нечего, многие «прикованные к земле» беспаспортные крестьяне уезжали на подработки в города. На месяцы.

В-третьих, для того, чтобы стать горожанином, паспорт не требовался. Устройся на работу, поступи на учёбу – и живи на законных основаниях. С городских, спрашивали паспорта, с деревенских – другие документы. Достаточно было справки. Не шибко обременённые знаниями граждане утверждают, что получить справку можно было только, дескать, с письменного разрешения председателя колхоза. Это враньё.

Во-первых, не все селяне были колхозниками. Например, учительница, направленная в сельскую школу до введения паспортной системы – она селянка без паспорта, но не колхозница. Зарплату ей платит наркомат (министерство) образования, а не колхоз. Соответственно, председатель колхоза ей не начальник. Плюс, ещё были единоличники.

Во-вторых, форм справок было две: от колхоза и от сельсовета. Это разное. Колхоз – это, фактически, кооператив. Где правление избирается самими крестьянами. Колхоз по своей сути – фирма, предприятие. Не государственное, нет. А вот сельсовет – орган Советской власти. Рекомендуется их не путать. Колхоз относится только к колхозникам, сельсовет – ко всем селянам, поскольку граждане – все. Орган Советской власти не подчинялся негосударственной фирме «колхоз». Они сами по себе. Один другим не управляет. Колхозник имеет отношение не только к колхозу, но и к Советской власти. И даже в первую очередь к Советской власти. Потому что гражданин СССР.

Справки выдавались и там, и там. Давали справки легко. Имели ли место случаи самодурства? Когда документы зажимали? Да, имели. Только не стоит их выдавать за систему: в стране продолжалась индустриализация, властям были нужны рабочие руки крестьян в промышленности, бо альтернативы крестьянам не было. Председатель колхоза – такой же царь и бог, как сейчас гендиректор фирмы. Сейчас точно так же, как тогда, могут не отпустить, скажем, в отпуск или на учёбу (не подпишем обходной, не выдадим трудовую), когда, например, горят сроки, нет замены и т.д. Или работай, или вообще увольняйся нафиг. И рассчитайся. Тогда было то же самое.

Так вот, с документами крестьянин приезжал в город и устраивался на работу. Промышленности были нужны рабочие руки, брали крестьян охотно. Устроившись на работу и получив общежитие (или поселившись у городской родни, если была возможность), вчерашний крестьянин становился горожанином и получал паспорт с пропиской.

Миграция лимитировалась не якобы «удержанием крестьян на селе», а возможностью городов по приёму новых жителей.

Работаешь, учишься, есть где жить – добро пожаловать. Плодить неработающий элемент власти не собирались. Собственно, достаточно глянуть статистику: крестьяне переселялись в города миллионами. Сальдо:

1927–1938 — 18,7 млн.
1939–1958 — 24,6 млн.
1959–1970 — 16,4 млн.

Это только сальдо. Стоит понимать, что реально переселившихся в города было ещё больше. Поскольку из города шёл поток специалистов: врачей, учителей, механизаторов, агрономов, зоотехников и т.д. Даже в конце 60-х, когда масштабная индустриализация была давно завершена (а крестьяне по рассказам завывателей в массе паспортов не имели аж до 1974 года, следовательно были «крепостными»), в течение 1968-69 годов в город из села переехало 4,4 миллиона человек, из города в село – 1,7 миллиона. Кстати, за это же время ещё 2,5 миллиона «крепостных» переехали из одного сельского административного района в другой. Закрытие крестьянам дороги в город отсутствием паспортов (без которых, якобы, не устроишься на работу) — заурядная ложь. В стране было столько новых вакансий, что обладатели паспортов (абсолютное меньшинство населения, между прочим) заведомо не могли их заполнить. Никакого смысла держать на селе массу народу при том, что промышленности были нужны миллионы рабочих рук, не было. Ведь что фактически изменилось с введением института прописки и паспортной системы? Исчезла вольница «живу где угодно на основании лишь собственного желания и более ничего». Чтобы жить в городе, стали обязательны законные основания. Работа, учёба. Что характерно, вольница исчезла для всех. Житель, например, Казани, не мог переехать жить, скажем, в Саратов «просто так», только потому, что хочется жить в Саратове. Хоть и с паспортом. Паспортная система и институт прописки ограничили всех граждан страны, а не только крестьян. Ограничения, следует заметить, были вполне разумны. Выбор между вариантом «в городе живут люди, имеющие работу, которым есть где жить» и вариантом «в городе живёт кто угодно» достаточно очевиден даже с обывательской точки зрения. Желающие могут прикинуть для себя разницу между «в соседней квартире поселилось 20 цыган без определённого занятия» и «в соседней квартире могут селиться только имеющие работу граждане, причём не в каких угодно количествах».

Отдельно стоит упомянуть и об учёбе. Некоторые утверждают, что и тут коварные большевики ставили палки в колёса колхозникам. Крестьяне были, если кто помнит, одним из двух привилегированных классов. Вместе с рабочими. Советская власть, надо отдать ей должное, реально много делала для того, чтобы подтянуть культурный и образовательный уровень отсталых слоёв населения. Уже само по себе происхождение было бонусом в силу «классовой близости» крестьян и Советской власти. Более того: существовала вполне официальная система льгот для поступающих в учебные заведения. Не только для крестьян. Для рабочей молодёжи, направленных от предприятий, сирот, демобилизованных из армии и т.д. В союзных республиках ещё и для национальных кадров. В основном вчерашние крестьяне шли в заведения попроще: техникумы, меды, педы и проч. Но поступали и в академии, и даже в университеты. Те самые «бесправные беспаспортные» крестьяне.

Многих волнует вопрос уголовного преследования колхозников. Как с этим обстояло дело? Паспортный режим был для всех. Первое нарушение паспортного режима не влекло уголовной ответственности ни для кого. Разница между беспаспортным гражданином и паспортным действительно была: попервости штрафовались оба, но беспаспортного ещё и высылали обратно. Высылали незатейливо: своим ходом. Штраф, справка, предписание прибыть по месту жительства в родное село к такому-то сроку. Далее: второе нарушение паспортного режима влекло уголовную ответственность для всех. Для всех. Независимо от паспортности/беспаспортности. Вплоть до двух лет лишения свободы. Неискушённым в работе дознания/следствия могут впарить следующую байку: дескать, беспаспортного колхозника могли замести и бросить на месяц в спецраспределитель (бомжатник). И вообще, мол, колхозник для городских милиционеров – потенциальный носитель «палки». Важное пояснение: гражданина с документами (будь то паспортный с иногородней пропиской или колхозник с просроченной справкой) в бомжатник совать нельзя. Оформляется административный протокол, штраф за нарушение паспортного режима. Уголовное дело возбуждать не за что. Если не рецидив, конечно. Задержанный без документов городской проверялся по ЦАБу (центральное адресное бюро), сельский – по ОАБу (областное). Дальше обычным порядком (см. выше). Вот если на гражданина данных не было, то тут действительно бомжатник и выяснение – кто это вообще такой. Но это уже про бомжей, это другая история.

Ошибочные представления и завывания про «крепостничество» имеют под собой чаще всего простое основание: некорректная экстраполяция сегодняшнего положения с паспортами на сталинскую эпоху. Сейчас, например, без паспорта даже на паровоз билет не купишь. Тогда для поездки паспорт был не нужен. Паспортная система и институт прописки ограничивали всех граждан СССР. Всех. Свободы проживать, где вздумается, лишь на основании собственного желания – не было ни у кого. Человек с паспортом по прибытии в другой город был точно так же обязан зарегистрироваться в течение суток, как и человек без паспорта. Точно так же не имел права пребывать в другом городе без оснований более 30 суток. Уголовный кодекс действовал на всех.

В сухом остатке: рассказы про «крепостничество», «рабство» и т.п. реальностью не подтверждаются. В реальности десятки миллионов беспаспортных селян переселялись в города. Басни же о том, что большевики старались крестьян прикрепить к земле, но ушлые крестьяне находили лазейки в «крепостном праве», лучше оставить. Десятки миллионов переселившихся в города – это результат не близорукости властей, проморгавших якобы дырки в законодательстве, это результат целенаправленной политики.


http://nagaevo.livejournal.com/1991.html#comments

 

Американский рабочий в СССР

Американский негр, рабочий Роберт Робинсон был нанят советским Амторгом в 1930 году. Вместе с тысячами других американских специалистов он участвовал в индустриализации СССР. В 1934-м он решил остаться в СССР, стал депутатом Моссовета. Он вернулся в США в 1970-х, а в 1988 году вышла его книга «Чёрный о красных. 44 года в Советском Союзе. Автобиография черного американца». Мы публикуем отрывок из неё.

Всё началось в апреле 1930-го. В Детройт приехали русские. Однажды я увидел, что по нашему шлифовальному участку, на котором изготавливали фасонные штампы, расхаживают четверо незнакомых мужчин. Они остановились возле моего станка. Я продолжал работать, чувствуя на себе их взгляды. В какой-то момент, подняв глаза, увидел, что самый солидный в группе указывает на меня своему более молодому спутнику.

Молодой человек поинтересовался, не хочу ли я поехать в Россию обучать русских рабочих своей профессии. «Хочу, конечно», — ответил я. «Я ознакомился с вашими профессиональными достижениями, изучил вашу биографию и наклонности. Кого ни спрашивал, все высоко отзываются о вас».

Русский был настолько уверен в моей высокой квалификации, что обещал освободить от обязательных для претендентов экзаменов по математике и черчению. Затем последовало предложение немедленно подписать годовой контракт. «Разумеется, его можно будет продлить, если вы хорошо себя проявите».

Тут только я пришел в себя и понял: этот человек не шутит. А какие условия он мне предлагал! У Форда я зарабатывал 140 долларов в месяц, и на большее рассчитывать не приходилось. Русский предложил 250, бесплатное жильё, обслугу, месяц оплачиваемого отпуска, бесплатный проезд в обе стороны. Кроме того, он обещал, что 150 долларов из зарплаты будут поступать на мой счёт в американском банке.

Я слушал и не верил своим ушам. Мысли теснились в голове: «Америка в тисках тяжелой депрессии, не сегодня завтра меня могут уволить. Судя по тому, сколько желающих поработать в России собралось в соседней комнате, даже белые американцы считают это предложение заманчивым. Так почему бы и мне им не воспользоваться?»

Я возвращался со смены домой. Мой третий день на Сталинградском тракторном прошёл хорошо, я постепенно втягивался в рабочий ритм, производительность росла, окружающие относились ко мне без всякого предубеждения. В какой-то момент моё внимание привлек верзила-американец. Он шел навстречу, понемногу замедляя шаг. Я почувствовал недоброе и весь напрягся. Верзила поравнялся со мной. «Робинсон, пойдёшь на Волгу — будь начеку! Когда ты появился здесь, наши все собрались и решили тебя утопить».

С этими словами американец удалился. Прогулки на реку доставляли мне большое удовольствие, и отказываться от них не хотелось. «Но ведь это же Россия, — успокаивал я себя, — здесь всё-таки шансы быть убитым из-за цвета кожи намного меньше, чем в Штатах».

Как-то раз, возвращаясь с ужина, я заметил, что меня нагоняют двое американцев, через несколько секунд они со мной поравнялись. Позднее я узнал их имена — Льюис и Браун. «Ниггер, — обратился ко мне Люис, — откуда ты взялся? Как ты сюда попал?»

«Так же, как и вы».
«Даем тебе 24 часа. Если за это время не уберёшься, — прошипел Браун, — пеняй на себя».

И тут вдруг Льюис, развернувшись, двинул меня кулаком, а Браун стал крутить мне руки за спину. Но я вырвался и нанес Льюису ответный удар. Мелькнула мысль: «Никому больше не позволю безнаказанно надо мной издеваться, никому!»

Эти двое навалились на меня, стремясь повалить на землю. Брауну удалось сзади обхватить меня, прижав руки к корпусу, так что я не мог защищаться.

И тут что-то копившееся внутри меня годами прорвалось. Ярость выплеснулась наружу. Извернувшись, я впился зубами в шею Люиса. Браун старался оторвать меня, но я не разжимал зубов, хотя чувствовал во рту вкус крови. Льюис вопил, как резаный.

На крики сбежался народ. Меня стали оттаскивать от Льюиса, уговаривали отпустить его. Я не сдавался, но в конце концов общими усилиями им удалось со мной справиться. Когда Люиса уводили, он стонал, по шее у него струилась кровь. За ним как побитая собака плёлся его дружок.

Дома я упал на кровать без сил, но с таким пьянящим чувством освобождения, какого мне не доводилось испытывать. Из этого блаженного состояния меня вывел стук в дверь. Не дружки ли моих обидчиков пришли довершить начатое? Передо мной стояли милиционер и ещё двое мужчин. Внешность их внушала доверие. Меня вежливо пригласили пройти в отделение милиции, чтобы изложить там свою версию инцидента. Начальник попросил рассказать, что произошло, слушал вполне сочувственно и сразу же отпустил домой.

Сталинградская газета поместила передовую статью с резким осуждением расистской выходки американских специалистов, расценив её как попытку экспортировать поразившую Америку «социальную заразу» в Россию. На заводе все — от уборщиков до начальников — обсуждали этот инцидент и дружно клеймили моих обидчиков. Во мне видели героя.

Через три дня после инцидента на площади перед зданием заводоуправления состоялся массовый митинг. Тысячи людей — все рабочие завода: мужчины, женщины, многие даже детей привели — внимали пламенным речам ораторов, клеймивших язвы расизма. Всякий раз, когда выступающий заводил речь о том, какую прогрессивную позицию занимает советское правительство в расовом вопросе, люди громкими криками выражали свое одобрение. Когда же зачитали резолюцию, призывающую строго наказать напавших на меня американцев, толпа просто взорвалась криками одобрения. Копия резолюции была отправлена телеграфом в Москву и в местные газеты.

Через неделю после той стычки заводское начальство попросило меня снова посетить отделение милиции. Там меня представили адвокату, его помощнику, секретарю суда и прокурору. «Зачем мне адвокат?» — поинтересовался я. «Затем, что американцы, совершившие на вас нападение, нарушили советский закон и будут преданы суду».

Судиться мне ни с кем хотелось, но я понимал, что лучше не возражать, а то еще вышлют в Штаты. Великая депрессия была в самом разгаре, и шансы найти там приличную работу равнялись нулю.

На следующий день, после конца смены, в шесть часов вечера начался суд. Я пришёл за пятнадцать минут до начала. Столпившиеся у входа люди выказывали мне всяческие знаки внимания, словно я был знаменитым актером, политиком или героем войны.

Когда адвокат обвиняемых вызвал меня для дачи показаний, я подумал, что он сейчас наверняка попытается вывернуть всё наизнанку, представить дело так, будто это я во всем виноват. Однако он был на удивление доброжелателен, вопросы задавал ясные и простые, без казуистических уловок, и не брал под сомнение правдивость моих ответов. Обвинитель же, напротив, допрашивая Льюиса и Брауна, не давал им спуску. Публика в зале выражала ему полное одобрение; все явно ждали, что он потребует для подсудимых максимально строгого наказания. Прокурор попросил приговорить Люиса и Брауна к 5 годам лишения свободы. Защита ходатайствовала о смягчении приговора.

Судья признал обоих американцев виновными и приговорил к немедленной депортации из Советского Союза. Возвращаться в охваченную кризисом Америку они не хотели и подали апелляцию в Верховный суд. Приговор Льюису оставили в силе, Брауну же позволили доработать год. В конце срока он попросил продлить контракт, но ему отказали.

В глазах русских я сделался настоящим героем, олицетворением добра, торжествующего над злом. Меня буквально засыпали письмами, они шли со всех уголков страны. И в каждом выражение солидарности и симпатии. Несколько крупных советских предприятий предложили мне работу.

До истечения контракта оставалось ещё три месяца, когда меня вызвали в заводоуправление и предложили остаться ещё на год. Я понимал, что для американцев — особенно чернокожих — времена настали тяжелые. А здесь я хорошо зарабатывал и каждый месяц мог посылать матери в Гарлем 150 долларов. Меня уважали товарищи по работе и ценило начальство.

Сомнений не было, контракт надо подписывать.

Я многого ждал от следующего года в России: хотелось добиться ещё более высокой производительности труда, и поэтому я полностью отдался работе. Стать передовым рабочим было важно ещё и потому, что это позволяло избегать разного рода осложнений социального и политического характера. На советских предприятиях жизнь устроена совсем не так, как на американских. На заводе Форда работа — просто работа, не более и не менее. Разумеется, и там есть какая-то социальная жизнь, но процесс это естественный, а не насаждаемый сверху. На Сталинградском же тракторном работа расценивалась как некое политическое действие, там вообще политизировалось всё и вся. Недисциплинированность, нерадивость, невыполнение производственного плана расценивалось коммунистами, занимавшими на заводе ключевые административные должности, как отсутствие патриотизма.

В конце июня 1932 года мой контракт истёк, и я поехал в Москву.

Там я обратился в организацию под названием ВАТО, которая должна была обеспечить меня обратным билетом. Чиновник, изучив бумаги, сказал, что Первому московскому шарикоподшипниковому заводу, пущенному три месяца назад, как раз нужны специалисты моей квалификации. Он предложил немедленно туда отправиться, чтобы переговорить с директором Бодровым. Поскольку в Сталинграде я был вполне доволен своей работой, а политическое давление в последнее время ослабло, прежней уверенности, что нужно срочно уезжать, у меня не было. Поэтому я не стал отказываться. В моё распоряжение предоставили машину с шофёром, и через пятнадцать минут мы уже въезжали в заводские ворота.

Директор, мужчина среднего роста приятной наружности, встретил меня с распростёртыми объятиями. Он долго восхищался моими профессиональными достижениями, говорил, что ему нужен именно такой специалист, и с ходу предложил подписать годовой контракт. Я не стал тянуть с решением и согласился.

Иностранные специалисты, работавшие на Первом шарикоподшипниковом, жили в двух 5-этажных кирпичных домах. Кого только там не было: немцы, англичане, американцы, шведы, французы, румыны, австрийцы, венгры, словаки, поляки, итальянцы — всего более трехсот человек, многие с семьями. Поскольку я был холост, мне предоставили комнату в двухкомнатной квартире. Я устроился и на следующий день вышел на работу.

Меня назначили на калибровочный участок, где стояли три плоскошлифовальных и один круглошлифовальный станок. Трудились на участке человек тридцать, а всего в цехе было более семисот пятидесяти рабочих. Обеспечивать высокую точность обработки никто здесь не мог, поэтому последние 0,015 дюйма оставляли для ручной доводки — металл шлифовали вручную, чтобы получить требуемый размер. На эту операцию уходила масса лишнего времени.

Я составил список из семнадцати приспособлений, необходимых для нормальной работы, и засел за чертежи. Корпел над ними и на заводе, и после смены дома. Когда половина устройств была спроектирована, отнёс листы начальнику цеха. Изучив их, он поинтересовался, не инженерное ли у меня образование. Узнав, что я окончил всего лишь техническое училище на заводе Форда, он удивленно покачал головой. Две недели спустя я получил часть заказанных приспособлений. Мне дали шестерых учеников — по трое на смену. Они обрабатывали детали начерно, а я потом доводил их до нужных размеров. За полтора месяца мы добились того, что на ручную притирку оставалось только 0,02 миллиметра, против прежних 0,2—0,3. Окончательную доводку рабочий теперь производил всего за 25 минут вместо пяти-шести часов. Еще через два месяца в 80% случаев доводка уже вовсе не требовалась — производительность выросла в семь раз.

Когда на завод пришёл станок, позволявший шлифовать криволинейные поверхности, работать на нем поручили мне. В помощь я получил ещё двух учеников, и, таким образом, под моим началом оказалось восемь человек. Приходилось чуть не каждый день работать по две смены, поскольку ученикам не хватало опыта и в моё отсутствие они допускали брак.

Я начинал в 7:30 и практически без перерыва трудился до 10-11 вечера. Никаких дополнительных денег мне за это не платили. Единственной наградой, которую я получил за четыре года такой работы, была путёвка в Крым на двадцать четыре дня стоимостью 800 рублей.

И всё же надо признать, что 1932-й и первая половина 1933 года сложились для меня удачно: в профессиональном отношении я за этот период очень сильно вырос. Цех был моей лабораторией, где я мог придумывать и создавать механизмы. Благодаря им производительность на нашем участке была самой высокой на заводе. Всё это, а также уважение, которым я пользовался у рабочих, особенно русских, не могло не радовать. Но главное, от чего я получал удовлетворение, — это возможность самому ставить задачу и находить её решение. Для меня работать на Шарикоподшипниковом было все равно, что играть в любимую игру и еще получать за это деньги.

Учитывая мои успехи в труде, администрация завода разрешила мне летом 1933 года съездить в Америку, повидать мать. Перед отъездом я получил предложение подписать еще один годовой контракт. На заводе знали, как я люблю свою работу, но контракт служил дополнительной гарантией, что я вернусь».

Черный на красном. Как я прожил 44 года в Советском Союзе

 

Ничо, што после 17-го года одни "индустриально развитые" перерезали других "индустриально развитых", а тех, кто остался угандошили уже "индустриально неразвитые"?

 

Ты хочешь поговорить об особенностях внешней политики Российской Империи в начале 20-го века и о "геополитической обстановке" того же периода?

Здесь скажу то, что за 1905 год Николай не зря был прозван кровавым. Но, с 1905 года до начала войны были приговорены к смерти порядка 7000 человек, из них казнены около 3000 тысяч. За время правления Николая II, при подавлении разного рода восстаний и волнений было убито почти 17,5 тысяч (цифры конечно весьма приблизительные). Но здесь нужно отметить, что правление Николая было отмечено расцветом всякого рода революционного террора.

Во время гражданской войны от "красного террора" погибли по разным данным 1,2 до 1.5 миллионов человек, от "белого террора" – 300 до 500 тысяч.

С 1921 по 1953 в СССР приговорены к расстрелу за "контрреволюционные" преступления около 700-800 тысяч человек. За два года "Большого террора" (1937, 1938 гг) приговорены к расстрелу почти 650-700 тысяч «врагов народа». Данные опять же приблизительные и разняться с теми данными, которые привел ты в топике "про войну". Ссылок давать не буду, уж извини, вся инфа по этим вопросам есть в свободном доступе.