История с географией (про путешественников, первооткрывателей и прочих непосед)

Мак-Кинли: одержать верх



Гора не позволяет взойти на вершину тем, кто к этому не готов. И неготовым надо благодарить ее за то, что отпустила живыми.



Большой ли это грех – желание задушить умирающего человека, которому ты в течение 48 часов спасаешь жизнь, рискуя собственной? Не спешите отвечать, пока не дочитаете этот рассказ.

В июле 2010 года, распластавшись на вершине Эльбруса под зарядами снежной бури, мы с моим другом детства Володей Мироновым поклялись, что первый опыт альпинизма для нас станет последним. Но вскоре я уже изучал программу «Семь вершин»: высочайшая гора Европы покорена, остались Африка, Австралия и Океания, Антарктида, обе Америки и Азия. Выбор пал на Северную Америку. Гора Мак-Кинли всего на 550 метров выше Эльбруса и на целых 2650 метров ниже Эвереста. Но сложность вершины измеряется не в метрах, и мы убедились в этом на собственном опыте...

В столицу Аляски Анкоридж мы прибыли в начале прошлого мая и уже пару суток спустя, созвонившись с нашими гидами, направились в ближайший к вершине городок Талкитна, чтобы пройти двухдневный курс подготовки.

За завтраком знакомимся с другими членами экспедиции.

– Здравствуйте, нас зовут Анжела и Сет, мы из Техаса. В программе «Семь вершин» участвуем уже второй год. Мак-Кинли для нас будет пятой вершиной. В начале этого года мы забежали на Аконкагуа, как раз возвращаясь по дороге из Антарктиды, где при –45°С покорили массив Винсон... Эльбрус и Килиманджаро даже упоминать не будем – это несерьезно, – как и то, что каждую неделю мы стараемся пробегать марафонскую дистанцию...

– Привет. Я Лайам, живу в Лондоне, у меня опыт восхождений совсем маленький, но я, например, очень люблю плавать! Так люблю, что недавно переплыл Ла-Манш, вместе со своими двумя детьми, семнадцати и девятнадцати лет...

– Ла-Манш? Я его переплывал четыре раза! Кстати, меня зовут Билл, мне 51 год, я мотивационный тренер из Калифорнии. Для меня это первая гора, но меня приняли в экспедицию, потому что я «Трижды Железный человек» – трехкратный победитель соревнований по триатлону Iron Man – и я люблю бегать! Так люблю, что дважды в год пробегаю по 135 миль.


Когда кто-нибудь из идущих спотыкался или запутывался в веревке, я внутренне ликовал – это давало шанс хоть немного отдышаться.


На этом знакомство с нашими «товарищами по цеху» закончилось, как и завтрак, который комом застрял в горле и мешал дышать. Описывать дневной курс по спасению из трещин людей с переломанными ногами и особенности ампутации при обморожениях я не буду – это лишь малая часть того, что свалилось на нас в те два дня. Была еще и встреча со спасателями, которые чуть ли не уговаривали нас отказаться от этой затеи, демонстрируя пугающую статистику и ужасные картинки мертвых тел и обмороженных конечностей. Была проверка оснащения, в ходе которой выяснилось, что нам полагается по одной паре трусов и носков на неделю и пачка влажных салфеток – на три. Зато каждому по бутылке для мочи. Бутылку надо брать с собой в спальный мешок.

Особую роль в нашей самооценке сыграло знакомство с милой девушкой Дашей из Нижнего Новгорода, которую мы встретили на настоящем американском барбекю. Туда нас с Володей пригласили, по ошибке приняв за профессиональных русских альпинюг – суровых и молчаливых (дар речи к вечеру второго дня пропал). Даша сразу же углядела на моем друге аксессуар из прошлогоднего Непала и стала сыпать названиями вершин, одна другой сложнее. Здесь, на Аляске, она потому, что уже давно хотела, как она выразилась, «забежать» на Мак-Кинли, а тут такой случай удобный! Ведь как раз неделю назад Даша прилетела в Нью-Йорк, чтобы пробежать шестидневный ультрамарафон в 382 мили, в котором умудрилась занять второе место, несмотря на то что она «не бегун». Окончательно утратив аппетит, я выкинул свой гамбургер в помойку и промямлил: «А ты с кем тут?» – «Я? Да я одна... Соло...»*

В общем, когда нам первый раз сказали: вы никуда не полетите из-за того, что на аэродроме в базовом лагере закрылось погодное «окно», мы радовались, как заболевшие дети, которых родители не пустили в школу. Но уже следующим утром мы тряслись в восьмиместном самолете, который нес нас навстречу неизвестности. Через 40 минут полета, едва не касаясь крыльями соседних скал, наш пегас мягко приземлился на ледник на высоте 2200 метров.


Базовый лагерь походил на станцию московского метро в час пик: прилетевшим дается минуты три на выгрузку, а улетающим и того меньше на погрузку. Немного освоившись, наша команда решила, воспользовавшись хорошей – величайшая редкость – погодой, выдвинуться в Лагерь 1, до которого было обещано не более шести-семи часов ходу. Перераспределив вещи равномерно между рюкзаками и санками и потренировав ковбойскую походку на снегоступах, мы выступили.


Часто ли вам приходилось на высоте 2200 метров, по колено в снегу, нести и тянуть груз, равный собственному весу? «Черт! Это что – шутка? Какие шесть-семь часов? Какая гора вообще? Тут два шага сделать нереально!», – увлекшись таким внутренним монологом, я не заметил, как тропа начала предательски уходить вниз, теряя драгоценную высоту. Минут через 40 после нашего старта солнце скрылось, температура резко упала, и началась буря такой силы, что рот нельзя открыть. Мои ощущения были сопоставимы с прогулкой по шею в ледяной воде против сильного течения с пластиковым пакетом на голове. Каждые три минуты я глядел на часы: мы условились о графике «75 минут работаем, 15 – отдыхаем». Когда кто-нибудь из идущих спотыкался или запутывался в веревке, я внутренне ликовал – это давало шанс хоть немного отдышаться.



Кажется, во время четвертого привала, пропуская идущую позади группу, я шагнул с тропы в сторону и провалился почти по пояс. Один снегоступ вошел в снег винтом, неестественно вывернув ногу. Испугавшись, я быстро выкарабкался и тут же ощутил невероятную боль одновременно с судорогой, которая выкручивала четырехглавую мышцу. Подождав несколько минут, я стал успокаивать себя мыслью, что это всего лишь судорога.

Следующие 40 минут я еле шел. Ногу сводило так, что я выл в голос, благо ветер заглушал все звуки. Температура упала еще ниже, и слезы замерзали прямо на лице. В какой-то момент я рухнул. Что происходило дальше, помню сквозь пелену холода и боли. Меня одели в пуховые штаны и куртку, положили в специальный термомешок и начали готовить внеплановую стоянку. Помню, как меня внесли в палатку. А потом я увидел... лучше бы я этого не видел.


Это был первый сигнал к тому, что надо было остановиться... Я не прислушался.


У меня были две разные ноги. Левая – моя, человеческая. Правая – не моя и не человеческая. В области колена торчала шишка, похожая на вырванное сухожилие, сбоку нога дергалась, словно ее било сильным током. Выглядела она так страшно, что мне захотелось от нее убежать. Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы не верный друг рядом и не убойная доза викодина.

Проснулся я с чистым сознанием младенца, но тут же вспышками стали приходить воспоминания о вчерашнем ужасе – а с ними вернулись тупая боль и автономные подергивания мышцы. После невкусного завтрака и короткого консилиума я понял, что, прихрамывая, могу ходить и буду идти – как минимум до Лагеря 1, который был уже в двух часах от нас.

Как я потом узнал, у меня была трещина в большеберцовой кости, в том месте, где к ней крепится четырехглавая мышца. В течение всей экспедиции правая нога находилась в постоянном тонусе и болела на уровне «4 из 10». На тяжелых подъемах боль возрастала, но, стиснув зубы, все же можно было двигаться дальше. Кошмар, случившийся со мной в начале пути, к счастью, не повторялся. Думаю, это был первый сигнал к тому, что надо было остановиться... Я не прислушался.

На третий день начинаешь привыкать ко всему. К отсутствию всяких запахов, кроме стойкого запаха пота. Ко сну в обуви – если с утра надеть ледяные ботинки, то отморозишь пальцы. К жизни на привязи – к своему рюкзаку, санкам и другим людям. К тому, что в плохую погоду ночью (а это не просто плохая погода в общечеловеческом понимании) приходится каждые 3 часа вылезать из палатки, откапывать ее от снега и восстанавливать разрушенные ветром стены из ледяных кирпичей. Единственное, к чему нельзя привыкнуть, так это к абсолютному всепроникающему холоду. Я морозостойкий, я люблю купаться в ледяной проруби и ходить босиком по снегу. Но во время восхождения ты не можешь согреться сутками – ни лежа в спальном мешке, ни карабкаясь по склону. Ты то пытаешься расслабиться, чтобы унять дрожь, то, как мельница, бешено машешь руками – все зря. Тебе постоянно холодно. Очень холодно!

Не могу вспомнить, когда мой товарищ Володя начал жаловаться на мозоли – натер пластиковыми ботинками. В горах, где литр воды замерзает за час, где приходится работать на износ по восемь-десять часов в день в условиях кислородной недостаточности, эти мозоли очень скоро стали не просто проблемой, а бедой. Консилиумы гидов и докторов из всех групп собирались у нас на кухне (вырытая в снегу яма, накрытая тканью) в Лагере 2. Выдвигая сотни гипотез, они проводили эксперименты над Володиным голеностопом, но на высоте 3400 метров от этого было не много толку. Когда мы все, обливаясь потом, добрались до Лагеря 3, синие пятна, начинавшиеся как безобидные мозоли, начали чернеть и опухать.

В Лагерь 3 мы прибыли в скверном расположении духа, и дело было не только в чернеющих конечностях моего друга. Когда идти оставалось примерно час, с перемычки, возвышавшейся почти над нами, на наших глазах сорвался альпинист. Пролетев почти километр, он рухнул совсем неподалеку. Позже нам сказали, что это был немец, одиночка. А через день поблизости от нашего лагеря произошла еще одна трагедия: лыжник, спускавшийся вниз по склону, провалился в 60-метровую трещину...


То ли в свете этих печальных обстоятельств, то ли из-за проблем с мозолями – в общем, мы упустили тот момент, когда наш третий сосед по палатке Билл (тот, который бегать любил больше, чем плавать) начал подозрительно захлебываться в кашле и терять концентрацию.

На все наши расспросы о самочувствии Билл с калифорнийской беззаботностью отвечал, что все «супер кул». Я думаю: во всем, что случилось потом, есть и наша вина. Надо было сразу идти к гидам, не откладывая проблему до высоты 4300 метров. На второй день пребывания в лагере 51-летний тройной айронмен превратился в трехгодовалого ребенка, который завязывал шнурки по 15 минут, не мог самостоятельно есть и утратил связность речи. Я стараюсь не вспоминать его ночные приступы кашля. Когда отекают легкие, в положении лежа человек просто задыхается от скопившейся жидкости. Через несколько часов кашель переходит в кровавый. Билла посадили на сильнейшие гормоны, однако это не помогло: трое суток мы провели в палатке с человеком, который медленно, но верно умирал.

Светило солнце, установилась прекрасная погода, когда Володе вынесли приговор: дальше дороги нет – ноги после 72 часов относительного покоя стали получше, но не настолько, чтобы набрать еще хотя бы десять метров высоты.

Описывать чужую бурю эмоций я не стану. Плохо помню, как справился со своей. Стоя возле палатки, где осматривали моего товарища, я слушал, как доктор совершенно справедливо рассуждал: «Пойдешь выше – потеряешь ноги, пойдешь вниз – вершина никуда отсюда не денется». После бессонной ночи под вой снежной бури и бесконечные стоны и кашель нашего соседа по палатке трудно сосредоточиться и принять решение для себя. За исключением того, что моя нога иногда теперь не моя, я-то здоров. А совсем рядом – Вершина, которая снилась мне последние полгода. Мне-то что делать?

Все встало на свои места, когда, вернувшись в палатку, я встретился взглядом с другом. Так молча мы и просидели минут сорок, наблюдая в маленькое окно палатки солнечное затмение (ну да, для полноты ощущений природа решила обставить нашу драму соответствующими декорациями). Потом я отыскал старшего гида и объявил ему о своем решении. Неверно истолковав мой отсутствующий взгляд, он еще минут пятнадцать пытался уговорить меня идти выше...

Странное это ощущение – болтаться несколько суток в тени вершины, понимая, что к ней ты не пойдешь. Возвращается раздражение от запаха пота в палатке, усиливается боль в ноге. Общение с остальными членами команды сводится к обмену натянутыми улыбками: мы с ними уже в разных измерениях.

Молчаливую апатию периодически прерывали приступы кашля Билла, состояние которого стабилизировалось на уровне чуть выше предельно допустимого. Эвакуировать его вертолетом было невозможно: погода стояла такая, какой в это время года она даже на Мак-Кинли бывает редко. Ветер и полное отсутствие видимости откладывали наш спуск на неопределенное время.

Лишь на четвертые сутки стихия унялась, приглашая нас к путешествию вниз. После лошадиной дозы стероидов наш Железный Человек каким-то образом убедил всех, что чувствует себя на 75 процентов, и мы – Билл, Володя и я – сухо попрощавшись с остальными, в связке с двумя гидами покинули лагерь.

В какой-то момент веревка стала тянуть меня назад. Потом тяжеленные санки, натяжение которых должен регулировать идущий сзади, начали сбивать меня с ног. К всеобщему ужасу, мы как раз вышли на самый опасный участок, с наклоном градусов 60 вниз и 70 в сторону – год назад здесь разом сгинуло шесть человек. Действие стероидов закончилось, и Билл начал падать. Несколько раз нам приходилось падать вместе с ним и вонзать ледорубы в снег, чтобы удержаться на склоне.

Я пребывал в полной уверенности, что дальше мы не пойдем. Но гиды, проверив состояние несчастного, ужаснулись и приняли единственно верное тогда решение: двигаться вниз, пусть даже ползти, но терять высоту, которая его убивала. Надо ли упоминать, что, по законам драмы, с наступлением ночи снова повалил снег.

Как ни странно, я настолько привык к этой мысли за последнее время, что просто принял ее как факт: когда мы проснемся, Билла уже не будет в живых.

Следующие шесть часов можно сравнить со спуском в ад. Скажу откровенно, мне никогда не приходилось спасать кому-то жизнь – более того, я никогда не был так близко к человеку, который вот-вот умрет. Он понимал это, он стонал и плакал, умоляя что-то передать его близким. Часто, падая, Билл затихал, и это были самые страшные моменты. Но затем он вставал на колени и, захлебываясь в жидкости, которая выходила из его легких и тут же замерзала на лице и одежде, продолжал ползти.

На крутых склонах останавливаться нельзя. Я не помню, как мы оказались на первой ровной поверхности. Зато хорошо помню боль в ноге, которая вернулась на тот уровень, когда ногу хочется отрезать. И в надорванной спине. И в голенях, разбитых в кровь ударами проклятых санок.

Но главное – я был готов рвать и метать, я был невероятно зол на нашего спутника за то, что он сделал с собой, со мной, со всеми нами. Впервые в жизни я был готов убить человека – или, точнее, то, что от него оставалось. К каким только хитрым способам выброса адреналина не прибегает наш организм в критических условиях...

Было, кажется, четыре утра. Снегопад прекратился, зато упала температура и поднялся ветер. До базового лагеря оставалось около четырех часов ходу в нормальном темпе – и целая вечность в нашем. Гиды приняли решение сделать двухчасовой привал, не разбивая палаток. Если честно, в тот момент я подумал, что они давали бедняге спокойно умереть. Как ни странно, я настолько привык к этой мысли за последнее время, что просто принял ее как факт: когда мы проснемся, Билла уже не будет в живых. Забравшись в спальный мешок в полном обмундировании и железе, ровно через секунду я отключился.

Это было чуть выше моих сил: вылезти из мешка и посмотреть в ту сторону, где два часа назад мы уложили Билла. Но, как ни удивительно, он дышал! Тело, которое успело превратиться в неликвид Музея мадам Тюссо, было живым. Оно даже самостоятельно село и стало надевать снегоступы. Как я узнал потом, ровно за пять минут до этого Биллу вкололи последние запасы то ли стероидов, то ли адреналина.

Следующий этап, на мой взгляд, не стоит отдельного описания, это был День сурка. Но бесконечные стоны и падения воспринимались как-то иначе: погода установилась идеальная и аэродром был уже совсем близко.

Почти что на финишной прямой наш уже ржавый человек особенно сильно упал. Приводя его в чувства, мы потеряли ровно те три минуты, которые не стал ждать самолет на Талкитну. Но погода «звенела», и нам клятвенно пообещали, что через три с половиной часа прилетит другой самолет – специально за нами и за группой измученных сербов, молча сидевших прямо на снегу. После 48-часового перехода я еле стоял на ногах и даже обрадовался такому повороту. Достав коврик, я тут же уснул, греясь на солнце.

Проснулся я от холода и от уже знакомого ощущения снегопада в лицо. Открыв глаза, я секунд 30 пытался сообразить, что же случилось, и в какой-то момент меня ужалила мысль: я ослеп. При нулевой видимости ни о каком самолете не было и речи. Весь день мы молились, ругались и каждую секунду надеялись, что погода улучшится. И она улучшалась – ровно на 10 минут, – чтобы потом сделаться еще хуже. Мы с Володей несколько часов отказывались ставить палатку: мокли, мерзли, но сидели, будто палатка означала выброшенное на ринг белое полотенце.

К вечеру мы сдались. Поместив в палатку наш уже родной полутруп, который все это время находился в забытьи, мы погрузились в сон, из которого нас вывел рев самолета. Выскочив из палатки, я увидел странную картину: по-прежнему стоял туман, похожий на молочный кисель, по-прежнему валил липкий и тяжелый снег. Но напротив взлетного поля было окно. Натуральное окно, ровный прямоугольник, через который просвечивало солнце. Это было похоже на галлюцинацию. И тем не менее в окне появился самолетик. Неужели наши мечты о душе, туалете и чистой одежде станут реальностью сегодня?

Я уверен, что мы побили рекорд Гиннесса по скорости разбора палатки и упаковки вещей. Самолет не успел развернуться и высадить пассажиров, а мы уже стояли по стойке смирно и мысленно были в горячих ваннах.

...Каким образом это получилось, я до сих пор не понимаю. Видимо, в последний момент четыре серба начали изображать инвалидов, требующих срочной госпитализации. В общем, кэмп-менеджер посадила их первыми. Мы не очень взволновались, будучи уверенными, что самолет восьмиместный – как и тот, что привез нас сюда.

Но мест оказалось всего пять – и четыре из них были заняты братьями-славянами. Оставалось ОДНО. Я не в силах описать, что чувствовал, когда мы молча грузили жертвенное тело в самолет. Наверное, то же ощущает приговоренный к смерти, получив отказ в помиловании. Нам хотелось умереть – лишь бы не проводить еще одну ночь в мокрых спальниках.

Двойное самоубийство предотвратила группа поляков, которую привез самолет. Услышав русскую речь, они подошли познакомиться, а заодно узнать, как надеть страховку. Неосведомленному читателю поясню: это все равно что, садясь за шахматный стол в полуфинале чемпионата мира, спрашивать у соперника, как ходит конь.

Перед нами стояла команда смертников, которые в принципе не понимали, где они находятся и что их очень скоро ждет. Во время инструктажа я несколько раз аккуратно попытался выяснить, были ли они в горах раньше и какого черта делают на Мак-Кинли. В ответ самый гордый поляк на ломаном русском заявил, что он лично прошел «четыре тысячи тридцатиметровиков в Альпах», дав понять, что тема закрыта. Когда группа все-таки обвязалась и встала на тропу, мы с Володей попытались высчитать вероятность того, что дальше первой трещины она не пойдет. Оба сошлись примерно на 70%, но, увидев, как вся команда дружно зашагала по направлению к обрыву, оба же согласились на 95%. Вскоре поляки обнаружили-таки правильное направление и ушли в никуда.

Спали мы как дети, а когда проснулись, Гора передумала нас задерживать. Не прошло и получаса, как вдали раздался долгожданный гул. Побив вчерашний рекорд Гиннесса по сбору палатки и личных вещей, мы уже очень скоро сидели в самолете, уставившись в пустоту за стеклами иллюминаторов.

Эпилог

Мы так и не смогли заставить себя проведать человека, спасением которого занимались 48 часов. Знаю только, что уже в больнице он впал в кому. И, пусть читателю это покажется бесчеловечным, я по-прежнему зол на него. Как так получилось? Мотивационный тренер и по совместительству трижды Железный Человек, плававший через Ла-Манш за круассанами, этот идиот скрыл от гидов и от всех нас свою болезнь. Легкая простуда, незначительная на равнине, полностью отключила иммунитет Билла. В условиях жесткой гипоксии, холода и постоянных физических нагрузок он постепенно толкал свое тело наверх – к смерти. И в те моменты, когда его, заходившегося кашлем, спрашивали о самочувствии, мотивационный тренер отвечал «лучше всех», несмотря на основное правило, которое нам всем вдалбливали с первого дня – не врать. Все было бы не так страшно, если бы погода позволила вертолету эвакуировать его, но, как мы помним, этого не произошло.

С философской точки зрения спасение человеческой жизни – хороший заменитель вершины, к которой мы так долго стремились. Но мне мешает простая мысль: этот человек, с которым я был знаком всего две недели, мог нас всех убить. Наверное, когда-нибудь я наведу о Билле справки, но сейчас я даже не знаю, жив ли он.

Уже в Анкоридже, под звуки радио, работающего в такси по дороге в аэропорт, я мысленно подводил итоги нашего приключения. Мак-Кинли – сложная вершина даже для матерых альпинистов. Но она была рядом, и, несмотря на разногласия со своей ногой, там, наверху, я чувствовал, что могу взойти на самую высокую точку Северной Америки. Внутри было достаточно сил и дури (читай: мотивации). Но все шло не так, как мы планировали. Экстремальная погода, удивившая даже наших опытных гидов. Постоянное близкое присутствие смерти. И наконец, проклятые стигматы моего друга, из-за которых нам пришлось развернуться.

Я пытался разложить мысли по полочкам. Достаточно ли хорошо мы подготовились? Чему нас научила эта гора? Чего ждать от нее, когда мы вернемся? Я полностью погрузился в раздумья, пока слова диктора новостей не вернули меня к реальности. Сухим, бесстрастным голосом радио вещало о пропавшей без вести команде польских альпинистов...



* В августе я увидел свою знакомую в новостях: российская альпинистка Дарья Яшина погибла при подъеме на Пик Победы – через три месяца после успешного одиночного восхождения на Мак-Кинли. Ей было 27 лет.


http://www.nat-geo.ru/article/3912-mak-kinli-oderzhat-verh/#ixzz335FLos8g

 

7 августа (26 июля) 1803 года из Кронштадта в путешествие отправилась первая русская кругосветная экспедиция.

Основными задачами первой русской кругосветной экспедиции Крузенштерна-Лисянского были: доставка на Дальний Восток грузов Российско-американской компании и продажа мехов этой компании в Китае, доставка в Японию посольства, имевшего целью завязать торговые сношения с Японией, и производство попутных географических открытии и исследовании. Для экспедиции были куплены в Англии два корабля: один водоизмещением 450 т, названный “Надеждой”, и другой водоизмещением 350 т, названный “Невой”. В командование “Надеждой” вступил капитан-лейтенант Иван Федорович Крузенштерн, в командование “Невой” капитан-лейтенант Юрий Федорович Лисянский. На “Надежде” вышли в плавание 71 и на “Неве” 53 человека. Кроме того, в экспедиции участвовали астроном Горнер, естествоиспытатели Тилезиус и Лангсдорф и доктор медицины Лабанд.

Маршрут экспедиции:
Кронштадт (Россия) — Копенгаген (Дания) — Фалмут (Великобритания) — Санта-Крус-де-Тенерифе (Канарские острова, Испания) — Флорианополис (Бразилия, Португалия) — Остров Пасхи — Нуку-Хива (Маркизские острова, Франция) — Гонолулу (Гавайские острова) — Петропавловск-Камчатский (Россия) — Нагасаки (Япония) — Хакодате (о-в Хоккайдо, Япония) — Южно-Сахалинск (о-в Сахалин, Россия) — Ситка (Аляска, Россия) — Кадьяк (Аляска, Россия) — Гуанчжоу (Китай) — Макао (Португалия) — остров Святой Елены (Великобритания) — о-ва Корву и Флориш (Азорские острова, Португалия) — Портсмут (Великобритания) — Кронштадт (Россия).

Император Александр I наградил участников экспедиции. Все офицеры получили следующие чины, командиры - ордена св. Владимира 3 степени и по 3000 руб., лейтенанты по 1000, а мичманы по 800 рублей пенсиона. Нижние чины, по желанию, уволены в отставку и награждены пожизненным пенсионом от 50 до 75 рублей. По высочайшему повелению была выбита особая медаль для всех участников этого путешествия.

 

23 августа 1913 года в Харбине завершил свой кругосветный велопробег 25-летний русский спортсмен Онисим Панкратов.

Идею совершить кругосветное путешествие подал юноше его отец, а претворить заветную мечту в жизнь подтолкнула заметка в газете. Там сообщалось, что еще в 1896 году международная федерация велоспорта учредила бриллиантовую пальмовую ветвь спортсмену, который первый объедет всю Европу.

За три года Онисим поднакопил денег и купил велосипед легкодорожного типа. Спортивные организации поддержали идею Панкратова, и в начале лета 1911 года состоялись торжественные проводы.

В начале маршрута из Харбина с Панкратовым отправились в путешествие еще три велотуриста, однако они скоро сошли с дистанции.

В конце ноября 1911 года он прибыл в Петербург, затем через Восточную Пруссию, Швейцарию, Италию, Турцию, Грецию, снова Турцию и Италию, Францию, Южную Испанию, Португалию и Северную Францию добрался до берегов пролива Па-де-Кале. На пароме велосипедист переехал в Англию, откуда на пароходе отправился в Северную Америку и, «перерезав» ее с востока на запад, из Сан-Франциско отправился морем в Японию. А оттуда было уже «рукой подать» до Китая.

Путешествуя за пределами России, Онисим постоянно искал возможность подзаработать денег для продолжения маршрута. В Англии русские писатели помогли ему опубликовать путевые заметки. Он также участвовал в многочисленных соревнованиях по борьбе и велоспорту. А в Америке для покупки билета на пароход Панкратову пришлось потрудиться грузчиком в порту.

На прохождение всего маршрута спортсмен затратил более 2 лет. В конце 1913 года международная федерация велоспорта наградила его почетной наградой.

 

В результате плавания Колумба они нашли куда больше, целый "Новый мир", населенный многочисленными народами. Молниеносно покорив эти народы, европейцы приступили к беспощадной эксплуатации природных и человеческих ресурсов захваченного ими континента. Именно, с этого момента начинается рывок, сделавший к концу 19 века евроамериканскую цивилизацию господствующей над остальными народами планеты.

Благодаря завоеванию Америки, к 1640 году европейцы получили оттуда как минимум 180 тонн золота и 17 тысяч тонн серебра. Это официальные данные. В действительности, эти цифры можно смело умножить на два, принимая во внимание плохой таможенный учет и широкое развитие контрабанды. Огромный приток драгоценных металлов привел к резкому расширению сферы денежного обращения, необходимого для становления капитализма. Но, что еще важнее, свалившееся на них золото и серебро позволили европейским предпринимателям платить более высокие цены за товары и труд и тем самым захватить главенствующие высоты в международной торговле и производстве, оттеснив своих конкурентов - групировки неевропейской протобуржуазии, особенно в районе Средиземноморья.

В основе этого судьбоносного поворота мировой истории лежал геноцид народов Западного полушария. Этот геноцид был не только первым в истории капитализма, не только стоит у его истоков, он является как самым большим по числу жертв, так и самым длительным истреблением народов и этнических групп.

В христианской Европе процветало рабство. Церковь приветствовала и поощряла его, сама была крупнейшим работорговцем. В 14-15 веках большинство рабов поступало из Восточной Европы, особенно Румынии. Особо ценились маленькие девочки. Из письма одного работорговца клиенту, заинтересованному в этом товаре: "Когда прибудут корабли из Румынии, там должны быть и девочки, но имей в виду, что маленькие рабыни так же дороги, как и взрослые; из тех, кто представляет хоть какую-то ценность ни одна не стоит меньше 50-60 флоринов". Историк Джон Босвелл замечает, что "от 10 до 20 процентов женщин, проданных в Севилье в 15 веке, были беременны или имели младенцев, и эти нерожденные дети и младенцы обычно доставались покупателю вместе с женщиной без дополнительной платы".

Грубое насилие было нормой европейской жизни. Помимо повседневных сцен охоты на ведьм и костров, в 1476 в Милане толпа разорвала человека на куски, и затем его мучители съели их. В Париже и Лионе гугенотов убивали и резали на части, которые потом открыто продавались на улицах. Не были необычными и другие вспышки изощренных пыток, убийств и ритуального каннибализма.

Наконец, в то время, когда Колумб искал по Европе денег на свои морские приключения, в Испании бушевала Инквизиция. Там и повсюду в Европе подозреваемые в отступлении от христианства подвергались пыткам и казням во всех видах, на которые было способно изобретательное воображение европейцев. Одних вешали, сжигали на кострах, варили в котле или подвешивали на дыбе. Других - раздавливали, отрубали им голову, сдирали заживо кожу, топили и четвертовали.

Таков был мир, который бывший работорговец Христофор Колумб и его моряки оставили за кормой в августе 1492 г. Они были типичными обитателями этого мира, его смертельными бациллами, убийственную силу которых вскоре предстояло испытать миллионам человеческих существ, живших по ту сторону Атлантики.

Колумб обязал всех жителей старше 14 лет каждые три месяца сдавать испанцам наперсток золотого песка или 25 фунтов хлопка (в районах, где золота не было). Выполнившим эту квоту вешался на шею медный жетон с указанием даты получения последней дани. Жетон давал его обладателю право на три месяца жизни. Пойманным без этого жетона или с просроченным отрубали кисти обеих рук, вешали их на шею жертвы и отправляли ее умирать в свою деревню. Колумб, до этого занимавшийся работорговлей вдоль западного побережья Африки, видимо, перенял этот вид казни у арабских работорговцев.

За время губернаторства Колумба только на Испаньоле таким образом было убито до 10 тысяч индейцев. Выполнить установленную квоту было практически невозможно. Местные жители должны были бросить выращивать пищу и все другие дела, чтобы копать золото. Начался голод. Ослабленные и деморализованные они становились легкой добычей занесенных испанцами заболеваний. Таких как грипп, занесенный свиньями с Канар, которых завезла на Испаньолу вторая экспедиция Колумба. Десятки, возможно сотни тысяч таинос погибли в этой первой пандемии американского геноцида. Очевидец описывает огромные груды умерших от гриппа жителей Испаньолы, которых некому было хоронить. Индейцы пытались бежать куда глаза глядят: через весь остров, в горы, даже на другие острова. Но спасения не было нигде. Матери убивали своих детей перед тем, как убить себя. Целые деревни прибегали к массовым самоубийствам, бросаясь со скал или принимая яд. Но еще больше находило смерть в руках испанцев.

На основе современных данных, можно сказать, что когда 12 октября 1492 года Христофор Колумб сошел на один из островов континента, вскоре названного "Новым миром," его население составляло от 100 до 145 миллионов человек. Два века спустя оно сократилось на 90%. К сегодняшнему дню самые "удачливые" из существовавших когда-то народов обеих Америк сохранили не более 5% своей прежней численности.

За 75 лет - с появления первых европейцев в 1519 г. до 1594 г. - численность населения в Центральной Мексике, наиболее густонаселенном районе американского континента, сократилась на 95%, с 25 миллионов до едва ли 1 миллиона 300 тысяч человек.

За 60 лет с момента прихода туда испанцев, население Западного Никарагуа сократилось на 99%, с более чем 1 миллиона до менее чем 10 тысяч человек.

В Западном и Центральном Гондурасе за полстолетия было уничтожено 95% коренных жителей. В Кордобе, около Мексиканского залива, 97% за столетие с небольшим. В соседней провинции Джалапа было уничтожено тоже 97% населения: с 180 тысяч в 1520 г. до 5 тысяч в 1626 г. И так - повсюду в Мексике и Центральной Америке. Пришествие европейцев означало молниеносное и почти полное исчезновение коренного населения, жившего и процветавшего там многие тысячелетия.

Накануне вторжения европейцев в Перу и Чили, на родине инков проживало от 9 до 14 миллионов человек... Задолго до конца столетия в Перу оставалось не более 1 миллиона жителей. А еще через несколько лет - лишь половина этого. Было уничтожено 94% населения Анд, от 8,5 до 13,5 миллионов человек.

Бразилия была, быть может, самым населенным районом обеих Америк. По словам первого португальского губернатора Томе де Суза, резервы коренного населения здесь были неисчерпаемы "даже если бы мы разделывали их на скотобойне." Он ошибался. Уже через 20 лет после основания колонии в 1549, эпидемии и рабский труд на плантациях привели народы Бразилии на грань вымирания.

К концу 16 века в обе "Индии" переселились около 200 тысяч испанцев. В Мексику, Центральную Америку и дальше на юг. К этому же времени было уничтожено от 60 до 80 миллионов коренных жителей этих областей.

Уже во второй экспедиции Колумба (1493 г.) партии испанских головорезов с натренированными на убийство человека псами, орудиями пытки, виселицами и кандалами устраивали регулярные карательные экспедиции с непременными массовыми казнями. Народ таинос, населявший Большие Антиллы и полностью истребленный в течение нескольких десятилетий, пал жертвой не "средневековых" жестокостей, не христианского фанатизма и даже не патологической жадности европейских захватчиков. И то, и другое, и третье привели к геноциду, только будучи организованы новой экономической рациональностью. Все население Испаньолы, Кубы, Ямайки и других островов было поставлено на учет как частная собственность, которая должна была принести прибыль.

 

В одном часто приводимом эпизоде на Кубе, подразделение испанцев численностью около 100 солдат сделало привал на берегу реки и, найдя в ней точильные камни, заточили о них свои мечи. Желая испытать их остроту, сообщает очевидец этого события, они набросились на сидевшую на берегу группу мужчин, женщин, детей и стариков (видимо специально согнанных для этого), которые в страхе смотрели на испанцев и их лошадей, и начали вспарывать им животы, рубить и резать, пока не убили их всех. Затем они вошли в стоящий неподалеку большой дом и сделали там то же самое, убив всех, кого они там нашли. Из дома текли потоки крови, как будто там было зарезано стадо коров. Видеть ужасные раны погибших и умирающих было страшным зрелищем.

Эта бойня началась в деревне Зукайо, жители которой незадолго до этого приготовили для конкистадоров обед из кассавы, фруктов и рыбы. Оттуда она распространилась по всей округе. Никто не знает, сколько индейцев убили испанцы в этом взрыве садизма, пока их жажда крови не притупилась, но Лас Касас считает, что намного более 20 тысяч.

В отличие от Британской Америки, где непосредственной целью было физическое уничтожение коренного населения для завоевания "жизненного пространства", в Центральной и Южной Америке это было побочным продуктом эксплуатации индейцев в экономических целях. Массовые убийства и пытки не были редкостью, но они служили орудием террора, чтобы покорить и "умиротворить" коренное население. Жители Америки рассматривались как десятки миллионов даровых рабочих рук природных рабов для извлечения золота и серебра. Их было так много, что рациональным экономическим методом для испанцев представлялось не воспроизводство рабочей силы своих рабов, а их замена. Индейцев умертвляли непосильной работой, чтобы потом заменить свежей партией рабов.

С высокогорий Анд их сгоняли на плантации коки в низины тропического леса, где их непривычный к такому климату организм становился легкой добычей смертельных заболеваний. Таких как "ута", от которой гнили нос, рот и горло и умирали мучительной смертью. Настолько высока была смертность на этих плантациях (до 50% за пять месяцев), что забеспокоилась даже Корона, издав указ, ограничивавший производство коки. Как и все указы такого рода он остался на бумаге, ибо, как писал современник, "на плантациях коки есть одно заболевание, которое страшнее всех других. Это неограниченная жадность испанцев".

После бойни в столице ацтеков Теночтетлане Кортес объявил Центральную Мексику "Новой Испанией" и установил там колониальный режим, основанный на рабском труде. Вот как современник описывает методы "умиротворения" и закрепощения индейцев для работы на рудниках.

«Многочисленные свидетельства многочисленных свидетелей рассказывают о том, как индейцев колоннами ведут на рудники. Их приковывают друг к другу шейными кандалами.

Тем, кто валится, отрубают головы. Рассказывают о детях, которых запирают в домах и сжигают, а также закалывают, если они идут слишком медленно. Обычным делом является отрезание грудей у женщин и привязывание к их ногам тяжестей, перед тем, как сбросить их в озеро или лагуну. Рассказывают о младенцах, оторванных от матерей, убитых и использованных в качестве дорожных знаков. Беглым или "бродячим" индейцам отрубают конечности и отсылают в их деревни, повесив им на шею отрезанные кисти рук и носы. Рассказывают о "беременных женщинах, детях и стариках, которых налавливают как можно больше" и бросают в специальные ямы, на дне который врыты острые колья и "оставляют их там, пока яма не заполнится". И много, много еще чего».

Тем, кто валится, отрубают головы. Рассказывают о детях, которых запирают в домах и сжигают, а также закалывают, если они идут слишком медленно. Обычным делом является отрезание грудей у женщин и привязывание к их ногам тяжестей, перед тем, как сбросить их в озеро или лагуну. Рассказывают о младенцах, оторванных от матерей, убитых и использованных в качестве дорожных знаков. Беглым или "бродячим" индейцам отрубают конечности и отсылают в их деревни, повесив им на шею отрезанные кисти рук и носы. Рассказывают о "беременных женщинах, детях и стариках, которых налавливают как можно больше" и бросают в специальные ямы, на дне который врыты острые колья и "оставляют их там, пока яма не заполнится". И много, много еще чего».

В результате из примерно 25 миллионов жителей, населявших мексиканское королевство к моменту прибытия конквистадоров, к 1595 г. в живых осталось лишь 1,3 миллиона. Остальные были в основном замучены на шахтах и плантациях "Новой Испании".



В Андах, где мечами и плетьми орудовали банды Пизарро, к концу 16 века население упало с 14 миллионов до менее, чем 1 миллиона человек. Причины были те же самые, что в Мексике и Центральной Америке. Как писал в 1539 один испанец в Перу, «индейцы здесь полностью разрушены и погибают... Оно молят с крестом, чтобы им ради Бога дали еды. Но [солдаты] убивают всех лам ради ничего большего, как для изготовления свеч... Индейцам не оставляют ничего на посев, а так как у них нет скота и взять им его неоткуда, им остается только умирать с голоду».

Культурная война, которую европейские завоеватели столетиями вели против культур порабощенных ими народов с открытым намерением их уничтожения, имела чудовищные последствия на психику коренного населения Нового мира. Реакция на эту "психическую атаку" варьировалась от алкоголизма до хронической депрессии, массовых детоубийств и самоубийств, а еще чаще люди просто ложились наземь и умирали. Побочными результатами поражения психики были резкое падение рождаемости и взлет детской смертности. Даже если болезни, голод, каторжный труд и убийства не доводили до полного уничтожения коренного коллектива, к этому рано и поздно приводила низкая рождаемость и детская смертность. Испанцы заметили резкое падение числа детей и временами пытались заставить индейцев иметь детей.

 

16 января 1493, три дня после убийства двух таинос во время торговли, Колумб повернул свои корабли на обратный курс в Европу. В своем журнале он описал убитых испанцами туземцев и их народ как "злых жителей острова Кариба, которые едят людей". Как доказано современными антрополагами, это была выдумка чистой воды, но она легла в основу своего рода классификации населения Антилл, а затем и всего Нового мира, которая стала руководством к геноциду. Те, кто приветствовал и покорялся колонизаторам, считались "ласковыми Таинос". Те же туземцы, которые оказывали сопротивление или просто были убиты испанцами, попадали под рубрику дикарей-каннибалов, заслуживающих все, что колонизаторы были в состоянии причинить им. (В частности, в логовом журнале от 4 и 23 ноября 1492 г. находим такие творения мрачного средневекового воображения Колумба: у этих "свирепых дикарей" "посреди лба находится глаз", у них "собачьи носы, которыми они пьют кровь своих жертв, которым они перерезают горло и кастрируют".)

"Эти острова населены Каннибалами, дикой, непокорной расой, которая питается человеческой плотью. Их правильно называть антропофагами. Они ведут постоянные войны против ласковых и робких Индейцев ради их тел; это их трофеи, то, за чем они охотятся. Они безжалостно уничтожают и терроризируют Индейцев".

Испанцы заранее дегуманизировали людей, которых они никогда не видели, но которые должны были стать их жертвами. И это не далекая история; это читается, как сегодняшняя газета.

Современные историки приходят к мнению, что на Карибах существовала целая сеть "мясных лавок", где тела индейцев продавались как собачий корм. Как и все другое в наследии Колумба, людоедство получило развитие и на материке. Сохранилось письмо одного из завоевателей империи Инка, в котором он пишет: “…когда я вернулся из Картагена, я встретил португальца по имени Рохе Мартин. На крыльце его дома висели части разрубленных индейцев для кормежки его собак, как будто они были дикими зверьми...”

В свою очередь, испанцам нередко приходилось есть своих собак, выкормленных человечиной, когда в поисках золота и рабов они попадали тяжелое положение и страдали от голода. Церковь всегда поддерживала работорговлю, хотя в раннее Средневековье в принципе запрещала держать в рабстве христиан. Ведь для Церкви только христианин и был человеком в полном смысле этого слова. "Неверные" могли вочеловечиться, только приняв христианство, и это давало им право на свободу. Но в 14 веке в политике Церкви происходит зловещее изменение. С увеличением объема работорговли в Средиземноморье увеличивались и прибыли от нее. Но этим доходам угрожала лазейка, оставленная церковниками ради укрепления идеологии христианской исключительности. Более ранние идеологические мотивы пришли в противоречие с материальными интересами христианских правящих классов. И вот в 1366 г. прелаты Флоренции санкционировали ввоз и продажу "неверных" рабов, объяснив, что под "неверными" имеются в виду "все рабы неверного происхождения, даже если к моменту их ввоза они стали католиками", и что "неверные по происхождению" означает просто "из земли и расы неверных". От религии не отставала и европейская расовая "наука". Спецификой европейского феодализма было требование генетической исключительности дворянского сословия. В Испании понятие "чистоты крови", limpieza de sangra, стало центральным к концу 15 и на протяжении всего 16 века. Дворянства нельзя было достигнуть ни богатством, ни заслугами. Истоки "расовой науки" лежат в генеалогических исследованиях того времени, которые вела целая армия специалистов по проверке родословных линий. Особенно большое значение имела теория "раздельного и неравного происхождения", выдвинутая известным швейцарским медиком и философом Парацельсом к 1520 году. По этой теории африканцы, индейцы и другие нехристианские "цветные" народы произошли не от Адама и Евы, а от других и низших прародителей. Идеи Парацельса получили широкое распространение в Европе накануне вторжения европейцев в Мексику и Южную Америку. Эти идеи были ранним выражением т.н. теории "полигенезиса", ставшей непременной частью псевдонаучного расизма 19 столетия. Но еще до опубликования писаний Парацельса, сходные идеологические оправдания геноцида появились в Испании (1512) и Шотландии (1519). Испанец Бернардо де Меса (впоследствие епископ Кубы) и шотландец Иоган Мейджер пришли к одинаковому заключению, что коренные обитатели Нового мира были особой расой, которую Бог предназначил быть рабами европейских христиан. Разгар теологических диспутов испанских интеллектуалов на предмет, являются ли индейцы людьми или обезьянами, приходится на середину 16 века, когда миллионы жителей Средней и Южной Америки гибли от страшных эпидемий, зверских массовых убийств и каторжного труда. Официальный историк "Индий" Фернандес де Овиеда не отрицал зверств против индейцев и описал "бесчисленные жестокие смерти, неисчислимые как звезды". Но он считал это приемлемым, ибо "использовать порох против язычников это курить ладан для Господа". А на мольбы Лас Касаса пощадить обитателей Америки, теолог Хуан де Сепульведа заявил: "Как можно сомневаться, что народы столь нецивилизованные, столь варварские и испорченные столь многими грехами и извращениями были справедливо завоеваны." Он цитировал Аристотеля, который писал в своей Политике, что некоторые люди являются "рабами от природы" и "должны быть загнаны как дикие звери, чтобы заставить их жить правильно". На что Лас Касас отвечал: "Давайте забудем об Аристотеле, ведь, к счастью, у нас есть завет Христа: Возлюби своего ближнего как самого себя."(Но даже Лас Касас, наиболее страстный и гуманный европейский защитник индейцев, чувствовал себя вынужденным признать, что они "возможно полные варвары" ). Но если среди церковной интеллигенции мнения о природе коренных жителей Америки могли расходиться, среди европейских масс на этот счет царило полное единодушие. Еще за 15 лет до великих дебатов между Лас Касасом и Сепульведой испанский обозреватель писал, что "простые люди "повсеместно считают мудрецами тех, кто убежден, что американские индейцы это не люди, а "особый, третий вид животных между человеком и обезьяной и были созданы Богом, чтобы лучше служить человеку". http://www.torturesru.com/dle/historical/867-pokorenie-novogo-sveta-zverstva-konkistadorov.html

 

Бля. Метеорит должен был прилететь уже тогда.

 

Пенандр, а вот в продолжэниэ и развитиы темы хотелось бы знать - были ли инки и там ацтеке такими страшными и кровожадныме народаме, какими нам их ресуют весьма талантливые кенохудожнеки, такие как М.Гибсон в кенокартине "Аросалирто", например?

 

Помню, после выхода Апокалипты как то краем уха услышал-увидел по телеку, как какойто индей (типа исторека) отозвался о Гибсоновском пхильме как о лютом пиздежэ и поклепе на индейский мир.
Дальшэ чото интересоваться не стал, ибо от фильма очень фанател, а щас вот интерестно стало.

 

Ну как, страшными и кровождными были любые народы на определенном этапе своего развития, если конечно у них были контакты с соседними племенами. Конкурентов, как правило в живых не оставляли, вырезая все живое. В этом плане если говорить о кровожадности, можно также вспомнить и римлян с греками, и скандинавов с кельтами с их воинскими культами. Славяне тоже, я думаю, не были исключением.
Был в истории Русской Америки один момент, когда пленный вождь индейского племени сказал русскому, назвем его командиром: "Ты не воин, я тебя не уважаю, ты боишься даже детей, женщин и стариков, раз не можешь их убивать."
Понятно, что никакого понятия о европейском гуманизме (в том смысле какое сейчас в него вкладывается) не было не только у аборигенов Америки с их первобытным не особо развитым самосознанием, но и у европейцев позднего средневековья.
Касательно "кровожадных" религиозных культов, то сохранилось очень много майянских фресок, в подробностях изображающих человеческие жертвоприношения. Может быть в фильме Гибсона этот момент излишне преувеличен в угоду зрелищности, но по большому счету против истины режиссер не сильно погрешил. Да и тут индейцы не одиноки: вспомнить хотя бы семитские культы Ваала.Эллины и римляне тоже этим не гнушались: есть упоминания о принесении в жертву 300 пленных персов за один раз.
Были ли индейцы на самом деле такими бесчеловечными? Ну если только в глазах пришлых завоевателей. Были массовые жертвоприношения для конкистадоров дикостью? Были. А ужаснулись бы майя и ацтеки над процессами Святой инквизиции: пытками и массовыми казнями еретиков? Думаю тоже да.
Есть, однако, такой момент: все убийства и пытки у примитивных народов были продиктованы практической целесообразностью. За некоторыми исключениями убийств ради убийств не практиковалось.

 

Может быть вот этот материал будет интересен: http://mayax.ru/category/istoriya-indeycev/gertvoprinosheniya-v-drevnem-mire.html

 

Почетал. Принял к. Спасибо

З.ы. Хороший, нужный топег с Вежливым Ведущим (ВВ)

 

Русско-индейская война на Аляске 1802 - 1805 г.г.




Освоение земель Аляски русскими колонистами началось в конце XVIII века. Продвигаясь на юг вдоль материкового побережья Аляски в поисках более богатых промысловых угодий, русские партии охотников на морского зверя постепенно приближались к территории, заселённой Тлинкитами – одним из наиболее могущественных и грозных племён Северо-Западного побережья. Русские называли их Колошами (Колюжами). Имя это происходит от обычая тлинкитских женщин вставлять в разрез на нижней губе деревянную планку – калужку, отчего губа вытягивалась и отвисала. "Злее самых хищных зверей", "народ убийственный и злой", "кровожаждущие варвары" – в таких выражениях отзывались о Тлинкитах русские первопроходцы. И на то у них были свои причины.

К концу XVIII в. Тлинкиты занимали побережье юго-восточной Аляски от залива Портленд-Канал на юге до залива Якутат на севере, а также прилегающие острова архипелага Александра.

Страна Тлинкитов делилась на территориальные подразделения – куаны (Ситка, Якутат, Хуна, Хуцнуву, Акой, Стикин, Чилкат и др.). В каждом из них могло быть несколько крупных зимних деревень, где проживали представители различных родов (кланов, сибов), принадлежавших к двум большим фратриям племени – Волка/Орла и Ворона. Эти кланы – Киксади, Кагвантан, Дешитан, Тлукнахади, Текуеди, Нанъяайи и т. д. – нередко враждовали между собой. Именно родовые, клановые связи и были наиболее значимыми и прочными в тлинкитском обществе.



Первые столкновения русских с тлинкитами датируются 1741 годом, позже также происходили небольшие стычки с применением оружия.

В 1792 году на острове Хинчинбрук произошёл вооружённый конфликт с неопределённым результатом: глава партии промышленников и будущий правитель Аляски Александр Баранов едва не погиб, индейцы отступили, но русские не решились закрепиться на острове и также отплыли на остров Кадьяк. Тлинкитские воины были одеты в плетёные деревянные куяки, лосиные плащи и звероподобные шлемы (по-видимому, из черепов животных). Вооружены индейцы были преимущественно холодным и метательным оружием.

Если при нападении на партию А. А. Баранова в 1792 г. Тлинкиты ещё не применяли огнестрельного оружия, то уже в 1794 г. у них было множество ружей, а также приличные запасы боеприпасов и пороха.


Русские в 1795 году появляются на острове Ситка, которым владел клан тлинкитов киксади. Более тесные контакты начались с 1798 года.

После нескольких мелких стычек с небольшими отрядами киксади, которые возглавлял молодой военный вождь Катлеан, Александр Андреевич Баранов заключает договор с вождем племени киксади, Скаутлельтом о приобретении земли для строительства фактории.

Скаутлельт крестился, и его имя стало Михаил. Баранов был его кресным отцом. Скаутлельт и Баранов договорились об уступке киксади русским части земель на берегу и строительстве небольшой фактории в устье речушки Старригавань.

Союз между русскими и киксади был выгоден обеим сторонам. Русские покровительствовали индейцам и помогали им в защите от других враждующих племен.

15 июля 1799 года русские начали строительство форта «Святого Архистратига Михаила», теперь это место называется Старая Ситка.

Тем временем племена киксади и дешитанов заключили перемирие – вражда между индейскими кланами прекратилась.

Опасность для киксади исчезла. Слишком тесная связь с русскими становится теперь чересчур обременительной. И киксади, и русские почувствовали это весьма скоро.

Тлинкиты из других кланов, посещавшие Ситку после прекращения там военных действий, насмехались над её жителями и «хвалились свободою своей». Крупнейшая размолвка произошла на Пасху, однако, благодаря решительным действиям А.А. Баранова, кровопролития удалось избежать. Однако, 22 апреля 1800 г. А.А. Баранов отбыл на Кадьяк, оставив в новой крепости начальствующим В.Г. Медведникова.

Несмотря на то, что тлинкиты имели богатый опыт общения с европейцами, отношения между русскими поселенцами и аборигенами всё более обострялись, что привело, в конечном итоге, к затяжной кровавой войне. Однако, такой результат отнюдь не был всего лишь нелепой случайностью или же последствием происков коварных иностранцев, как не были эти события порождены и единственно природной кровожадностью «свирепых колошей». На тропу войны тлинкитские куаны вывели иные, более глубокие причины.


У русских и англо-американских торговцев была в здешних водах одна цель, один главный источник прибыли - пушнина, мех каланов. Но средства достижения этой цели были различны. Русские сами добывали драгоценные меха, посылая за ними партии алеутов и основывая в районах промысла постоянные укреплённые поселения. Скупка шкур у индейцев играла второстепенную роль.

Прямо противоположно поступали, в силу специфики своего положения, британские и американские (бостонские) торговцы. Они периодически приходили на своих кораблях к берегам страны тлинкитов, вели активную торговлю, закупали пушнину и уходили, оставив индейцам взамен ткани, оружие, боеприпасы, спиртное.



Российско-Американская компания не могла предложить тлинкитам практически ничего из этих, столь ценимых ими, товаров. Действующий среди русских запрет на торговлю огнестрельным оружием, толкал тлинкитов к ещё более тесным связям с бостонцами. Для этой торговли, объём которой постоянно возрастал, индейцам требовалось всё больше и больше мехов. Однако русские своей деятельностью мешали тлинкитам торговать с англосаксами.

Активный промысел калана, который вели русские партии, был причиной оскудения природных богатств края, лишал индейцев их основного товара в сношениях с англо-американцами. Все это не могло не отразиться на отношениях индейцев к русским колонистам. Англосаксы активно подогревали их враждебность.

Ежегодно около пятнадцати иностранных судов вывозили из владений РАК 10-15 тысяч каланов, что равнялось четырехлетнему русскому промыслу. Усиление русского присутствия грозило им лишением прибылей.

Таким образом, хищнический промысел морского зверя, который развернула Российско-Американская компания, подрывал основу экономического благосостояния тлинкитов, лишая их главного товара в выгодной торговле с англо-американскими морскими торговцами, чьи подстрекательские действия послужили своеобразным катализатором, ускорившим развязывание назревавшего военного конфликта. Необдуманные и грубые поступки русских промышленных послужили толчком к объединению тлинкитов в борьбе за изгнание РАК со своих территорий.

Зимой 1802 г. в Хуцнуву-куане (о.Адмиралти) состоялся великий совет вождей, на котором было принято решение о начале войны против русских. На совете был разработан план военных действий. Было намечено с наступлением весны собрать воинов в Хуцнуву и, выждав ухода с Ситки промысловой партии, напасть на форт. Партию же намечалось подстеречь в Погибшем проливе.

Военные действия начались в мае 1802 г. с нападения в устье р.Алсек на Якутатскую промысловую партию И.А. Кускова. Партия насчитывала 900 туземных охотников и более десятка русских промышленных. Атака индейцев после нескольких дней перестрелки была успешно отражена. Тлинкиты, видя полную неудачу своих воинственных планов, пошли на переговоры и заключили перемирие.


После того, как из Михайловского форта ушла промысловая партия Ивана Урбанова (около 190 алеутов), на Ситке осталось 26 русских, шестеро «англичан» (американских матросов на службе у русских), 20-30 кадьякцев и около 50 женщин и детей. Небольшая артель под началом Алексея Евглевского и Алексея Батурина 10 июня отправилась на охоту к «дальнему Сиучьему камню». Прочие обитатели поселения продолжали беспечно заниматься своими повседневными делами.

Индейцы атаковали одновременно с двух сторон - из леса и со стороны залива, приплыв на боевых каноэ. Этот поход возглавлял военный вождь киксади, племянник Скаутлельта, молодой вождь – Катлиан. Вооруженная толпа тлинкитов, насчитывавшая около 600 человек под командованием вождя ситкинцев Скаутлелта окружила казарму и открыла сильный ружейный огонь по окнам. На призывный крик Скаутлелта из-за мыса бухты вышла огромная флотилия боевых каноэ на которых находилось не менее 1000 индейских воинов, немедленно присоединившихся к ситкинцам. Вскоре заполыхала крыша казармы. Русские пытались отстреливаться, но не могли противостоять подавляющему превосходству нападавших: двери казармы были вышиблены и, несмотря на прямой огонь пушки, стоявшей внутри, тлинкитам удалось проникнуть внутрь, перебить всех защитников и разграбить хранившиеся в казарме меха

Существуют различные версии участия англосаксов в развязывании войны.

Ост-индский капитан Барбер высадил в 1802 году на острове Ситка шесть матросов якобы за бунт на корабле. Их взяли на работу в русский город.

Подкупив индейских вождей оружием, ромом и безделушками, за время долгой зимней стоянки в деревни тлинкитов, посулив им дары, если они прогонять русских со своего острова и пригрозив не продавать ружья и виски, Барбер сыграл на честолюбии молодого военного вождя Катлеана. Ворота форта открыли изнутри американские матросы. Итак, естественно, без предупреждений и объяснений индейцы напали на крепость. Все защитники, включая женщин и детей, были убиты.

По другой версии реальным же подстрекателем индейцев следует считать не англичанина Барбера, а американца Каннингема. Он, в отличие от Барбера и матросов оказался на Ситке явно не случайно. Есть версия, что он был посвящён в замыслы тлинкитов, а то и участвовал непосредственно в их разработке.

То, что виновниками Ситкинской катастрофы будут объявлены иностранцы было предопределено изначально. Но причины того, что главным виновником был тогда признан англичанин Барбер кроются, вероятно, в той неопределённости, в какой пребывала в те годы российская внешняя политика.


Крепость была полностью разрушена, а все население истреблено. Там до сих пор ничего не строят. Потери для Русской Америки были значительны, два года Баранов собирал силы для того, чтобы вернуться в Ситку.

Весть о разгроме крепости Баранову привез английский капитан Барбер. У острова Кадьяк он выставил 20 пушек с борта своего корабля — «Юникорн». Но, побоявшись связываться с Барановым, ушел на Сандвичевы острова — торговать с гавайцами добром, награбленным в Ситке.

Через день индейцы уничтожили почти целиком маленькую партию Василия Кочесова, возвращавшуюся в крепость с промысла сивучей.

Тлинкиты питали особую ненависть к Василию Кочесову, знаменитому охотнику, известному среди индейцев и русских, как непревзойденно меткий стрелок. Тлинкиты называли его Гидак (Gidak), что происходит, вероятно, от тлинкитского имени алеутов, чья кровь текла в жилах Кочесова - giyak-kwaan (мать охотника была родом с островов Лисьей гряды). Заполучив, наконец, ненавистного стрельца в свои руки, индейцы постарались сделать его смерть, как и смерть его товарища, как можно более мучительной. По словам К.Т.Хлебникова, "варвары не вдруг, но повременно отрезывали у них нос, уши и другие члены их тела, набивали ими рот, и злобно насмехались над терзаниями страдальцев. Кочесов ... не мог долго переносить боли и был счастлив прекращением жизни, но несчастный Еглевский более суток томился в ужаснейших мучениях".

В том же 1802 году: была выслежена индейцами Промысловая Ситхинская партия Ивана Урбанова (90 байдарок) в проливе Фредерик и атакована в ночь с 19 на 20 июня. Затаившись в засадах, воины куана Кэйк-Кую ничем не выдавали своего присутствия и, как писал К.Т.Хлебников, «начальники партии не примечали ни неприятностей, ни повода к неудовольствиям ... Но сия тишина и молчание были предвестниками жестокой грозы». Индейцы атаковали партовщиков на ночлеге и «почти на повал истребили их пулями и кинжалами». В резне погибло 165 кадьякцев и это было не менее тяжелым ударом по русской колонизации, чем уничтожение Михайловской крепости.


Затем наступил 1804 год – год возвращения русских на Ситку. Баранов узнал, что из Кронштадта вышла в море первая русская кругосветная экспедиция, и с нетерпением ожидал прихода «Невы» в Русскую Америку, занимаясь в то же время строительством целой флотилии кораблей.

Летом 1804 г. правитель русских владений в Америке А.А. Баранов отправился к острову со 150 промышленниками и 500 алеутами на своих байдарках и с кораблями «Ермак», «Александр», «Екатерина» и «Ростислав».

А.А. Баранов приказал русским кораблям расположиться напротив селения. Целый месяц он вел переговоры с вождями о выдаче нескольких пленных и возобновлении договора, но все было безуспешно. Индейцы перешли из своей старой деревни в новое поселение в устье Индейской Реки.

Начались военные действия. В начале октября к флотилии Баранова присоединился бриг «Нева», которым командовал Лисянский.

После упорного и длительного сопротивления от колош явились парламентеры. После переговоров все племя ушло.

8 октября 1804 г. над индейским поселением был поднят русский флаг.


Баранов занял опустевшее селение и разрушил его. Здесь была заложена новая крепость – будущая столица Русской Америки – Ново-Архангельск. На берегу залива, там, где стояла старая индейская деревня, на возвышении, было построено укрепление, а потом и дом Правителя, который так и называли индейцы – Замок Баранова.

Только осенью 1805 года, было вновь заключено соглашение между Барановым и Скаутлельтом. В качестве даров были преподнесены бронзовый двуглавый орел, Шапка мира, сделанная русскими по образцу тлинкитских церемониальных шляп, и синий халат с горностаями. Но еще долго русские и алеуты опасались углубляться в непроходимые дождевые леса Ситки, это могло стоить им жизни.

Новоархангельск с августа 1808 г. стал главным городом Русско-Американской компании и административным центром русских владений на Аляске и оставался им до 1867 г., когда Аляска была продана США.

В Новоархангельске стояли деревянная крепость, судостроительная верфь, склады, казармы, жилые дома. Здесь проживало 222 русских и свыше 1 тыс. туземцев.


20 августа 1805 года воины-эяки клана тлахаик-текуеди (тлухеди) во главе с Танухом и Лушваком и их союзники из числа тлинкитов клана куашккуан сожгли Якутат и перебили остававшихся там русских. Из всего населения русской колонии в Якутате в 1805 г. погибло, по официальным данным, 14 русских «и с ними ещё много островитян», то есть союзных алеутов. Основная же часть партии вместе с Демяненковым была потоплена в море налетевшей бурей. Тогда погибло около 250 человек. Падение Якутата и гибель партии Демяненкова стали ещё одним тяжелым ударом для русских колоний. Была утрачена важная хозяйственная и стратегическая база на побережье Америки.

Таким образом, вооруженные действия тлинкитов и эяков в 1802-1805 гг. значительно ослабили потенциал РАК. Прямой финансовый ущерб достигал, видимо, не менее полумиллиона рублей. Все это на несколько лет остановило продвижение русских в южном направлении вдоль северо-западного побережья Америки. Индейская угроза и в дальнейшем сковывала силы РАК в районе арх. Александра и не позволяла приступить к систематической колонизации Юго-Восточной Аляски.


Так, 4 февраля 1851 г. индейский военный отряд с р. Коюкук напал на селение индейцев, живших у русской одиночки (фактории) Нулато на Юконе. Атаке подверглась и сама одиночка. Однако нападавшие были с уроном отбиты. Потери были и у русских: погиб начальник фактории Василий Дерябин и были смертельно ранены служащий компании (алеут) и английский лейтенант Бернард, прибывший в Нулато с британского военного шлюпа «Энтерпрайз» для поисков пропавших участников третьей полярной экспедиции Франклина. Той же зимой тлинкиты (ситкинские колоши) устроили несколько ссор и драк с русскими на рынке и в лесу близ Новоархангельска. В ответ на эти провокации главный правитель Н. Я. Розенберг объявил индейцам, что в случае продолжения беспорядков он распорядится вообще закрыть «колошенский рынок» и прервёт с ними всякую торговлю. Реакция ситкинцев на этот ультиматум носила беспрецедентный характер: утром следующего дня они предприняли попытку захватить Новоархангельск. Часть из них, вооружившись ружьями, засела в кустах у крепостной стены; другая, приставив заранее заготовленные лестницы к деревянной башне с пушками, так называемой «Колошенской батарее», едва не овладела ею. К счастью для русских, часовые были начеку и вовремя подняли тревогу. Подоспевший на помощь вооружённый отряд сбросил вниз трёх уже влезших на батарею индейцев, а остальных остановил.

В ноябре 1855 г. произошёл ещё один инцидент, когда несколько туземцев захватили Андреевскую одиночку в нижнем течении Юкона. В это время здесь находились её управляющий — харьковский мещанин Александр Щербаков и двое служивших в РАК работников-финнов. В результате внезапного нападения байдарщик Щербаков и один рабочий были убиты, а одиночка разграблена. Оставшемуся в живых служащему РАК Лаврентию Керянину удалось бежать и благополучно добраться до Михайловского редута. Немедленно была снаряжена карательная экспедиция, которая разыскала скрывавшихся в тундре туземцев, разоривших Андреевскую одиночку. Они засели в бараборе (эскимосской полуземлянке) и отказывались сдаваться. Русские вынуждены были открыть огонь. В результате перестрелки пятеро туземцев были убиты, а одному удалось бежать.

http://hiswar.net/

 

Замечательная история. Прочитал, как кено посмотрел. А и действительно, таких вестернов еще не было.

З.ы. ебаные индейцы.

 

Петрушкен
Чукчи ни хера не мирными оленеводами были

 

Вот еще интересная статья про чукчев. Шыбко большая, поэтому звиняйте.

 

Интервью с руководителем службы «ДиггерСпас» Вадимом Михайловым

 

Герои жестокого времени

Мало кто знает, что знаменитый полярник Иван Папанин был… чекистом именно в то время, когда на Крымском полуострове шло уничтожение десятков тысяч инакомыслящих. И все-таки легендарный крымчанин вошел в историю как создатель самого мощного в мире научно-исследовательского флота, который вывел СССР в бесспорные лидеры в изучении Мирового океана.

Иван Дмитриевич Папанин относился к категории людей, которых обычно называют самородками. Родился он 26 ноября 1894 года в Севастополе в семье портового матроса, которая вела полунищенское существование, не имея даже своего дома. Ютились в странном сооружении из 4-х стен, две из которых были трубами, старались заработать хоть какую-то копейку, помогая матери вытянуть семью. Особенно доставалось Ивану, старшему из детей. Учился мальчик отлично, был первым в классе по всем предметам, за что и получил предложение продолжить обучение за казенный счет. Но впечатления нищего и бесправного детства станут решающими при формировании его личности и характера.


Во главе партизанского движения

Самым ярким событием, по воспоминаниям самого Папанина, было для него восстание моряков на «Очакове» в 1905 году. Он искренне восхищался мужеством моряков, шедших на верную смерть. Именно тогда в нем сформировался будущий убежденный революционер. В это время он учится ремеслу, работает на заводах родного Севастополя. К 16-ти годам Иван Папанин — в числе лучших работников Севастопольского завода по изготовлению навигационных приборов. А в 18-летнем возрасте его как наиболее способного отобрали для дальнейшей работы на судостроительном заводе г. Ревеля (нынешний Таллинн). В начале 1915 года Иван Дмитриевич был призван во флот как специалист по технике. В октябре 1917-го вместе с другими рабочими перешел на сторону красногвардейцев и с головой ушел в революционную работу. Возвратившись из Ревеля в Севастополь, Папанин активно участвует в установлении здесь советской власти. После оккупации Крыма германскими войсками на основании Брестского мира Иван уходит в подполье и становится одним из руководителей большевистского партизанского движения на полуострове. Профессионалы революции Мокроусов, Фрунзе, Кун доверяют ему секретные и труднейшие задания. За эти годы он прошел все мыслимые трудности — «и огонь, и воду, и медные трубы».

В августе 1920 года в Крыму высадилась группа коммунистов и военных специалистов Красной Армии во главе с А. Мокроусовым. Их задачей была организация партизанской борьбы в Крыму. К Мокроусову присоединился и Папанин. Собранная ими повстанческая армия наносила Врангелю серьезные удары. Белогвардейцам пришлось отозвать с фронта войска. Чтобы уничтожить партизан, воинские части из Феодосии, Судака, Ялты, Алушты, Симферополя стали окружать лес. Однако партизанские отряды сумели вырваться из окружения и отступить в горы. Нужно было связаться с командованием, доложить об обстановке и согласовать свои планы со штабом Южного фронта. Было решено отправить в Советскую Россию надежного человека. Выбор пал на И. Д. Папанина.

В сложившейся ситуации попасть в Россию можно было только через Трапезунд. Удалось договориться с контрабандистами, что за тысячу николаевских рублей они переправят человека на противоположный берег Черного моря. Путешествие оказалось долгим и небезопасным. Ему удалось встретиться с советским консулом, который в первую же ночь отправил Папанина на большом транспортном судне в Новороссийск. А уже в Харькове его принял командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе. Получив необходимую помощь, Папанин стал собираться в обратный путь. В Новороссийске к нему присоединился будущий известный писатель Всеволод Вишневский.

Стоял ноябрь, море беспрерывно штормило, но упускать время было нельзя. В одну из ночей десантники вышли в море на судах «Рион», «Шохин» и катере, где находился Папанин. Шли в темноте, с потушенными огнями, в условиях сильнейшего шторма. Катер долго кружил, разыскивая в темноте «Рион» и «Шохин», но, убедившись в бесполезности поисков, взял курс на Крым. В пути наткнулись на белогвардейское судно «Три брата». Чтобы команда не донесла о десанте, хозяина судна и его компаньона… взяли в заложники, а экипажу предъявили ультиматум: в течение 24 часов не подходить к берегу. Непрекращающийся шторм вымотал всех. В темноте подошли к селу Капсихор. Перетащили на берег весь груз. Пополнившись местными жителями, отряд Мокроусова и Папанина двинулся к Алуште, по дороге обезоруживая отступающих белогвардейцев. На подходе к городу красные партизаны соединились с частями 51-й дивизии Южного фронта.


Комиссар, которому было стыдно

После разгрома последней армии белого движения — армии Врангеля — Папанин назначается комендантом Крымской чрезвычайной комиссии (ЧК). Во время этой работы он получил благодарность за сбереженные конфискованные ценности.

Стоит ли говорить, что такое ЧК, особенно в Крыму. На эту организацию здесь была возложена чрезвычайно важная миссия — физически уничтожить остатки белых, цвет русского офицерства. Несмотря на обещания Фрунзе сохранить им жизнь после того, как они сложат оружие, были расстреляны, утоплены, закопаны заживо около 60 тысяч человек.

К сожалению, сложно проследить трансформацию мировоззрения Папанина за страшные годы революции. Но, несомненно, эти кровавые события оставили немало рубцов на его сердце. Как комендант ЧК, он видел и знал все, но ничего об этом не писал и не говорил нигде и никогда. Не написал, да и не мог написать, ибо в противном случае он был бы превращен в «лагерную пыль», как многие тысячи его соратников.

Конечно, Иван Дмитриевич, будучи веселым и доброжелательным по натуре человеком, совестливым и гуманным, не мог не задумываться о происходящем. Любопытно, что именно Папанин стал прообразом матроса Шванди в пьесе драматурга К. Тренева «Любовь Яровая». Он, конечно, сравнивал те идеалы, к которым призывали большевики, и то, что происходило в реальной жизни на его глазах и с его участием. Он сделал выводы и решился на неожиданный поступок, который можно объяснить только изменениями во взглядах на происходящее. Он всерьез решил отойти от политики и революции и заняться наукой.

Не получив специальных знаний, пройдя тернистый путь самообразования, он достигнет значительных научных высот. Таким образом, «первая» жизнь Папанина была отдана революции, а «вторая» — науке. Его идеалы утонули в потоках крови большевистского красного террора, и, осознавая свою вину и раскаиваясь, он решает отмежеваться от революционного насилия. Однако в течение следующих четырех лет Папанин не мог найти себе места в прямом и переносном смысле слова.

Судьба распорядилась так, что в будущем И.Д. Папанин будет обласкан Сталиным, находясь всегда у него на виду. Для Папанина «вторая половина» жизни значительно длиннее — целых 65 лет. Он становится военным комендантом Украинской ЦИК в Харькове. Однако волею судеб вновь попадает в реввоенсовет Черноморского флота в качестве секретаря, а в апреле 1922 г. переводится в Москву комиссаром Административного управления Главмортеххозупра. В следующем году, уже демобилизовавшись, переходит на работу в систему Народного комиссариата почт и телеграфов управляющим делами и начальником Центрального управления военизированной охраны.

Папанин постоянно меняет работу и место жительства. Его как будто что-то терзает, отчего-то болит душа, он ищет ей успокоения и такого занятия, где бы она обрела покой, получила возможность отрешиться на время от пережитого, одуматься и разобраться во всем. И таким местом стал для него Север. Здесь в 1925 году Папанин занялся строительством радиостанции в Якутии и проявил себя прекрасным организатором и просто человеком, которому можно доверять решение сложных вопросов и который никогда не подведет, даже находясь в труднейших условиях. Именно за эти качества Политбюро ЦК ВКП(б) назначило его в 1937 году начальником полярной станции СП-1.


Путь на Север — путь к себе

Для Советской России важнейшее значение имело открытие постоянной навигации судов по Северному морскому пути. С этой целью даже было создано специальное ведомство — Главсевморпуть. Но для эксплуатации пути необходимо было провести серию многоплановых научных исследований в Арктике: обозначить наличие подводных течений, пути дрейфа льдов, сроки их таяния и многое другое. Для решения этих вопросов необходимо было высадить научную экспедицию прямо на льдину. Экспедиция должна была работать на льду длительное время. Риск погибнуть в этих экстремальных условиях был очень велик.

Пожалуй, ни одно событие между двумя мировыми войнами не привлекало такого внимания, как дрейф «папанинской четверки» в Арктике. Научная работа на льдине продолжалась 274 дня и ночи. Вначале это было огромное ледяное поле в несколько квадратных километров, а когда папанинцев снимали с него, то размер льдины едва достигал площади волейбольной площадки. Весь мир следил за эпопеей полярников, и все желали только одного — спасения людей.

После этого подвига Иван Папанин, Эрнст Кренкель, Евгений Федоров и Петр Ширшов превратились в национальных героев, стали символом всего советского, героического и прогрессивного. Если посмотреть кадры кинохроники о том, как встречала их Москва, становится понятно, что означали эти имена в то время. После торжественного приема в Москве были десятки, сотни, тысячи встреч по всей стране. Полярникам присвоили звание Героя Советского Союза. У Папанина это была вторая подобная награда — первую он получил еще в начале дрейфа.

Было это в 1938 году, страшном для страны. В это время были уничтожены тысячи людей, в большинстве своем составляющих интеллектуальную элиту народа. Критерием для расправ служило одно — способность оказать не только активное, но и пассивное сопротивление тоталитарному режиму. Особенно целенаправленно расправлялись с теми, кто устанавливал советскую власть, с большевиками первого призыва. В этом ничего удивительного нет — старая гвардия первой могла выступить против ревизии марксистско-ленинского учения, а посему подлежала уничтожению. И Папанин оказался бы в числе этих жертв, если бы в 1921 году не ушел из ЧК.

Папанин прожил еще 40 лет, наполненных делами, событиями, людьми. После дрейфа в Арктике он становится первым заместителем, а затем и начальником Главсевморпути. На его плечи легли задачи огромной государственной важности. С началом войны он занимается строительством нового порта в Архангельске, который был просто необходим для приема судов, привозящих из США грузы по ленд-лизу. Подобными проблемами он занимается и в Мурманске, и на Дальнем Востоке.

После войны Иван Дмитриевич вновь работает в Главсевморпути, а затем создает научный флот АН СССР. В 1951 году его назначают руководителем Отдела морских экспедиционных работ при аппарате Президиума АН СССР.

Заслуги Папанина были по достоинству оценены. Такой «иконостас» наград, как у него, мало кто имел. Кроме двух званий Героя Советского Союза, 9 орденов Ленина и множество других орденов и медалей, не только советских, но и зарубежных. Ему также присвоено воинское звание контр-адмирала и ученое — доктора географических наук.

Наверное, выдающийся человек в любую историческую эпоху и при любых жизненных обстоятельствах способен реализовать потенциальные возможности. Внешняя канва событий, обрамление судьбы возможны различные, но внутренняя, решающая сторона остается постоянной. Во-первых, это касается усилий в достижении основных целевых установок, и, во-вторых, в способности оставаться человеком высоких нравственных принципов при любых исторических условиях. Жизнь Папанина яркое тому подтверждение.

Умер И.Д. Папанин в январе 1986 года. Его имя трижды увековечено на географической карте. Воды полярных морей бороздят корабли, названные в его честь. Он почетный гражданин Севастополя, родного города, в котором одна из улиц носит имя Папанина.

http://www.c-cafe.ru/days/bio/21/papanin.php

 

Да ладно. Все же знают историю про маузер Папанина.

 

Кто все? Я не знал